Восемь трупов под килем - Фридрих Незнанский

— А, это вы? — вздрогнул и покосился на него писатель. — Неслышно вы как-то подошли.

— Нормально подошел, — возразил Турецкий, — Ну, и как дела рыбачьи, Феликс? Клюет?

— Будете удивляться, но клюет просто зверски, — оживился Феликс. — Буквально за минуту до вас сорвалась рыбина… Клянусь, меня чуть в море не унесло вместе с ней… Вот такая, — он отвел левую руку от рукоятки спиннинга сантиметров на семьдесят. «Врет, — отметил Турецкий. — Раза в два приукрасил».

— Здорово, — восхитился он. — Это хобби у вас такое?

— Ага, оно, — согласился Феликс, вытаскивая пустую блесну. — Вот черт, ушла добыча…

— Голодный год, — согласился Турецкий. — А я вот почему-то считал, что у писателей нет времени на разные там хобби. Они постоянно, даже во время отдыха, должны упорно думать, погружаться в себя, вынашивать грядущие замыслы, выискивать в голове и жизни подходящие сюжеты, мечтать о чем-то свеженьком, чего еще ни у кого не было.

— Ох, Александр Борисович, — театрально вздохнул литератор, — как показывает сегодняшний день, сюжеты лучше черпать не из жизни, а из головы. Черт знает что творится. Такое несчастье… Ну, и как ваши успехи? — он осторожно смерил взглядом собеседника. — Откушали от плода познания?

— Даже понюхать не дали, — признался Турецкий. — Но я еще не успел со всеми побеседовать. Пока отсутствует цельная картина событий на яхте, Феликс.

— А вы и не сможете ее собрать, — фыркнул толстяк. — Кто-то скажет правду, кто-то промолчит, для кого-то мелкое изысканное вранье является важнейшим из искусств…

— Но вы не из таких?

— Я? — озадачился писатель. Посмотрел как-то недоуменно на болтающуюся перед носом блесну, замахнулся — Турецкий невольно втянул голову в плечи, но блесна промчалась мимо. — А меня можете считать посторонним наблюдателем. Эдаким упитанным астральным телом. Разумеется, Николая я не убивал, потому что по ночам предпочитаю спать. Делить мне с ним нечего, невеста мне его не нужна. Но всегда готов помочь — словом и делом, как говорится. Впрочем, зачем вам моя помощь, — у вас и у самого восемь пядей во лбу. Вы же любите свою работу — тонкую, интересную, желательно с риском для жизни, верно?

— Пусто, — прокомментировал Турецкий очередное извлечение полосатой блесны. — Подразнила вас ваша рыбина.

— Да и хрен с ней, — простодушно признал писатель. — Если что, посвящу остаток дня второму хобби. Картинки, знаете ли, люблю рисовать. Чуть свободная минутка — достаю раскладной мольберт, краски, кисточки — и начинаю реализовывать свои художественные позывы. Как вам такое увлечение? Кто-то марки коллекционирует, кто-то уши убитых им людей, кто-то строит корабли из палочек от мороженого… Серьезно, ничего не узнали? — в вопросе прозвучал плохо завуалированный интерес.

Затылок продолжал чесаться. Турецкий обернулся, но наблюдатель успел убраться с открытого пространства. Феликс проследил за его взглядом.

— Что-то не так?

— Обширное поле для развития паранойи, — усмехнулся Турецкий. — Мне кажется, Манцевичу небезразлична моя работа. Не знаю, сам ли он инициировал наблюдение за мной, или исполняет приказание Голицына…

— Манцевич — это серьезно, — Феликс понизил голос, повертел головой. — Знаете, будучи хорошим другом Игоря Голицына, как-то неприлично критиковать его доверенных людей, но… Не конфликтуйте с Манцевичем — мой добрый совет. Человеку, не представляющему для него интереса — мне, например, — Альберт не сделает ничего дурного. Но если он кого-то невзлюбил, то берегитесь. Верный сторожевой пес — из той свиты, что играет короля, и тот хвост, что вертит собакой. Улавливаете мысль? Хитрый, изощренный, предвзятый. Для Игорька незаменимый работник. Не гнушается любыми средствами для получения нужной хозяину информации.

— Имеются конкретные примеры?

— Ну, знаете?.. — Феликс посмотрел на собеседника расширенными глазами. — Вам примерчик приведешь, так вы сразу уголовное дело заведете. А меня потом найдут в мусорном баке. Шучу, — Феликс рассмеялся, — убийствами, насколько знаю, Манцевич не занимается. Голицын позиционирует себя как порядочный бизнесмен и предпочитает действовать в бизнесе более гуманными методами. Но по выкачиванию сведений Манцевичу нет равных. Могу поспорить, он уже предлагал Игорьку кардинальное решение текущей проблемы: допросить с пристрастием всех присутствующих на яхте. Но Игорек на такое пойти не может — на «Антигоне» собрались близкие ему люди. Вот и психует Манцевич. И, судя по всему, в произошедшем находит некую химерическую угрозу самому себе…

Приходилось признать, что за горой мяса и сала прячется проницательная натура.

— Откуда он взялся — этот Манцевич? Родом из криминала?

— Фу, как пошло, — поморщился Феликс. — С криминалом, я уже говорил, наш «ротшильд» в открытую не дружит. Он порядочный предприниматель, занимается благотворительностью, водит дружбу с недавно избранным мэром Сочи и не хочет, чтобы о нем шептались, как о человеке из определенных кругов… ну, вы понимаете? Манцевич начинал карьеру в КГБ, затем ФСК, ФСБ. Так даже в тамошних кругах его методы ведения профессиональной деятельности устраивали далеко не всех. Хм, еще парочка таких ветеранов КГБ, и Игорьку можно смело устраивать переворот в ближайшей банановой республике.

— Он способен на убийство?

— Снова пошло, — поморщился Феликс. — Вы просто не врубаетесь в ситуацию, Александр Борисович. Манцевич способен на все, но у него есть голова на плечах. Допустим, появился у него мотив для ликвидации паренька, но зачем это делать на судне, на котором ты плывешь? Альберт провел бы акцию так, что комар носа не подточит. Грубость — не его стиль. Не желаете пропустить по стаканчику, Александр Борисович? Сдается мне, что сейчас в кают-компании не очень многолюдно.

— Вы не представляете, как желаю, — простодушно признался Турецкий. — Может, через полчасика?

Атмосфера на яхте, застрявшей в тридцати милях от берега, начинала сгущаться. Не происходило ровным счетом ничего, но уверенность, что события уже выстраиваются в очередь, не покидала. Он постучался, как приличный человек, ему не ответили, он толкнул дверь, вошел, не без опаски покосился на кружевной черный лифчик, непринужденно наброшенный на стул, на недоеденные орешки, чипсы, алюминиевые банки в широком ассортименте, естественно вписанную в интерьер пепельницу, доверху набитую окурками. Но духа притона здесь как-то не чувствовалось — воздух насыщали индийские благовония — не так давно здесь жгли ароматические палочки. Наброшенная на кровать накидка вызывающе пестрой раскраски наводила на мысль о тантрическом сексе.

Впечатление усилилось, когда отворилась дверь в санузел, и под шум сливного бачка вышла худощавая женщина с сигаретой во рту. Из одежды на ней были только узенькие плавки и амулет на шее, изображающий круг в круге.

— О, — сказала женщина с сильным акцентом, удивленно приподнимая ресницы. — Суайе ле бьенвеню? Добро пожаловать, месье. Какая приятная неожиданность!