Шалости фортуны - Дмитрий Ребров

— Что — только?

— Ты должна выполнить два моих условия, — важно изрек Лощинин.

— Не много ли? — прищурилась Таня.

— Как пожелаешь… — Он сделал вид, что обиделся, и развел руками.

— Ладно-ладно… Говори, интриган!

— Первое: разделить со мною трапезу — я голоден и не знаю твоего города. И второе… — Лощинин лукаво улыбнулся и просто, не дурачась, сказал: — Забери у меня, наконец, этот несчастный букет…

Таня засмеялась и взяла цветы. Странное дело — она была совсем не против пойти куда-нибудь с этим веселым парнем. Вообще-то Таня не одобряла и даже побаивалась уличных знакомств, но сейчас ей почему-то и в голову не пришло поостеречься чужого, в сущности, человека.

— Как звать-то тебя, «соотечественник»? — спросила она.

— Вообще-то э-э-э… Фархад, но в этом городе я скрываюсь под именем Сергей, а тебя?

— Вообще-то э-э-э… Татьяна, но скрываться с тобой я буду под именем Ширин, — передразнила его Таня.

— Ну что же, куда мы отправимся?

Таня раздумывала недолго.

— А скажи мне, чужеземец, в твоей Персии «Макдоналдсы» есть?

— Обижаешь, красавица! Конечно же… нет!

— Тогда вперед Фархад, к благам цивилизации! — Таня подхватила Сергея под руку и повела к переходу.

В «Макдоналдсе» они сидели долго. Сначала Сергей продолжил было развивать свою невероятную версию про папу-шаха, но, когда Таня попросила рассказать о себе правду, перестал дурачиться и охотно согласился.

С легкой и доброй иронией он рассказывал ей о своем детстве, о том, как их семья вслед за отцом-пограничником моталась с заставы на заставу в горах Таджикистана. Как легко они с сестрой заводили дружбу с местными ребятами-таджиками, как с детских лет он бредил границей и, конечно, пошел по стопам отца.

— А дальше, Танюша, все по Гегелю, по его роковой спирали. Окончил училище и, поскольку владел языком, сразу оказался в родных памирских горах. Все как у бати, только вот семьи пока нет. Хотя нет, вру, граница — другая. Раньше-то была своя, а теперь — вроде как чужая…

Впрочем, о своей службе Сергей говорил мало и скупо. Зато не жалел слов, рассказывая про фантастическую красоту Памира, про стремительный бег Пянджа, мутного летом и кристально-чистого зимой; про завораживающие дикой мощью снежные лавины… Он описывал невероятное весеннее преображение природы, когда горы становятся алыми от бесчисленных тюльпанов и маков, покрывающих сплошным ковром их склоны, и цветущие урюк и вишня источают дивный аромат. А бездонно-черное небо южной ночи, усыпанное потрясающе яркими бриллиантами звезд! А воздух, первозданно-чистый, пьянящий, волшебный горный воздух!

Он рассказывал ей об удивительных местных обычаях и даже, не обращая внимания на окружающих, пел таджикские песни, ловко отбивая ритм пальцами по крышке стола.

Таня слушала, то беззаботно смеясь, то удивленно ахая, то завороженно погружаясь в удивительную красоту его рассказов. И с каждой минутой она все больше проникалась симпатией и доверием к этому странному человеку.

Они вышли из «Макдоналдса», когда уже совсем стемнело.

Сергей остановился и, снова дурачась, восторженно зацокал языком:

— Твой город, красавица, ночью еще прекрасней, чем днем, клянусь, честное слово! И если есть в твоем сердце хоть капля сострадания к бедному страннику, Танюша, ты непременно должна показать мне ночную Москву.

— Что же ты хочешь увидеть, о пограничник моей души? — опять с ходу включилась в игру Таня.

— Пушкин видел, «Макдоналдс» видел, — стал загибать пальцы Сергей. — Вах! Арбат не видел!

— О нет! Только не Арбат! — испуганно замахала руками Таня.

— Почему? — обиженно протянул Лощинин.

— А потому, что я там работаю. — Таня взяла его под руку и повела по бульвару прочь от площади. — И хожу каждый день. И каждый день меня просто трясет от возмущения! Превратить милую, уютную, типично московскую улицу в бесстыдное торжище, в черт знает что… Нет, дорогой мой, лучше покажу тебе то, что еще не успели перестроить…

И они отправились в неспешную прогулку по лабиринтам старых переулков Малой Бронной, Спиридоновки и дальше — к Никитским, Поварской…

Если в «Макдоналдсе» в основном говорил Сергей, то теперь настала очередь Тани. За те несколько часов, что они были знакомы, Лощинин так сумел расположить ее к себе, что она с поразившей ее саму откровенностью доверила ему все самое наболевшее в своей жизни.

Она рассказала ему грустную историю своего брака. Как захотелось ей, дурочке, красивой и беззаботной жизни, и она согласилась стать женой недалекого, но удачливого коммерсанта. Ее выбор не одобрили ни родные, ни друзья, но в нее словно бес вселился — хочу, и все! Как быстро пожалела она о своем решении. А потом — дефолт, муж из беспечного счастливчика превратился в злобного неудачника, заливающего свои беды вином. Все ее старания остановить беспробудное пьянство ни к чему не привели. Она рассказала, в какой ад превратилась ее жизнь с мужем-алкоголиком, какие жуткие скандалы ей пришлось пережить, каким изматывающим был развод. Рассказала, как металась по всей Москве в поисках денег, чтобы выкупить у бывшего мужа их квартиру, и скольких обид и унижений ей это стоило.

А еще Таня жаловалась Сергею на работу. Ее компания планировала выйти на рынки Ирана. И вместо того чтобы пригласить готового специалиста, руководство обязало ее, Таню, в течение года освоить фарси. Это был, конечно, форменный произвол, но сделать она ничего не могла. И вот теперь бьется с этим фарси не на жизнь, а на смерть, но дело идет туго. Бросить бы эту проклятую работу, передохнуть, прийти в себя, да нельзя — платят хорошо, а с долгами за квартиру надо расплачиваться…

Рассказав Сергею все это, Таня внезапно ощутила, как разом спало напряжение последних месяцев, как все то, что постоянно тяготило и угнетало ее, в одночасье исчезло, растаяло без следа, и на душе стало легко и вольно.

Словно была она в душной, прокуренной комнате, и вдруг распахнулись окна и ворвался вихрем свежий воздух — пьянящий, хрустально-чистый, как после грозы, напоенный волнующими ароматами неведомых гор и долин…

И снова жизнь радовала, и манила, и улыбалась ей, и сулила скорую встречу с неожиданным и прекрасным!

Таня глубоко вдохнула, жадно втягивая в себя прохладу московской ночи, улыбнулась светло и свободно и благодарно взглянула на Сергея — того, кто помог ей вернуть все это.

А он задумчиво смотрел себе под ноги, забавно хмуря свои выгоревшие брови. Потом вздохнул тяжело, словно в самом деле взвалил на себя весь груз ее проблем, поднял глаза и сказал глухим от волнения голосом:

— Знаешь, Таня, я хотел бы… Словом, если тебе нужна моя помощь… или защита… я был бы рад…

— Ну что ты, Сережа, милый! Ты уже помог мне! Ты даже представить не можешь, как ты мне помог. А защита… — Таня снова мягко улыбнулась. — Ты же и так защищаешь всех нас — там, на своей далекой заставе…