Якса. Бес идет за мной - Яцек Комуда

И пылал долго, до полудня следующего, горького дня.

* * *

Булксу прибыл утром. С людьми, торжествуя. Весь аул вышел на луга и поля перед юртами, поприветствовать даркана, старшего, вельможного; каждый ел с его руки.

Добыча была невелика. За конем Тормаса, мужа его сестры, шел, спотыкаясь, маленький лендийский паренек. Шел с арканом на шее, руками и головой в деревянных колодках; шел всю ночь, а порой и бежал, задыхался, волочимый на аркане.

За это время в клочья разодрались его чижмы, обнажив окровавленные ноги. Края дубовых колодок ободрали шею и запястья ручек до крови. Малыш уже не плакал, не жаловался. Просто шел бездумно, шаг за шагом, оставляя после себя кровавые потеки. По колеям и ямам, что выбили неподкованные копыта хунгурских коней. Ноги его вязли в конских отходах, бились о камни, ступали по лужам, тонули в грязи, оставляя следы на мученической дороге. Пастухи и слуги, рабы и ребятня удивлялись, глядя на необычную добычу Булксу. Сколько мог стоить этот ребятенок? Отчего столько дней и ночей старшие гоняли за ним по полям и лесам?

Аул раскинулся на полях между сожженными селами Старшей Лендии, около разливов Дуны, на которых издалека видны были тучи птиц; вокруг желтели и белели цветы на весенних лугах. На их фоне темнели стада коней, овец и коз, вставали круглые юрты и шалаши, овитые кислым дымом костров, окруженные шнурами и веревками. В лагере кипела работа, невольники управлялись с овцами, скребли кожи, вялили на огне и сушили на солнце мясо, женщины пряли и ткали шерсть, белили и красили ткани. Булксу сошел с коня перед юртой, склонившись, подошел ко входу, пал на колени, поцеловал порог. Его жена Конна уже ждала с детьми.

– Тебе нет нужды ехать в лагерь кагана, – сказала она. – Тоорул, великий господин степи, победитель Лендии, приедет сюда. Только что прибыл его посланник.

– О-о-о, Конна, это для нас большая честь. Прикажи убить сивого вола, пригнать жирнейших баранов, принести и нацедить лучшего кислого молока, какое только дают наши лошади.

– Я обо всем уже распорядилась. Нашел ли ты то, чего хотел великий каган?

Булксу хлопнул по пузатому окровавленному мешку на боку коня Тормаса, потом оглянулся, рассмеялся, подхватил на руки своего маленького сына Могке, поцеловал его, подбросил несколько раз. К старшей, Селенэ, стоявшей рядом, в катанде и меховом колпаке, из-под которого видна была подбритая голова, он даже не подошел.

– Эй, дети, мои дети! – крикнул весело Булксу. – Пойдемте, покажу вам, что я поймал. Смотри, Могке, вот пленник.

Понес сына на руках туда, где в траве лежал покрытый кровью и грязью Якса. Селенэ пошла следом.

– Вот наш раб, благодаря ему мы станем богатыми, представить себе не можешь, Могке, насколько богатыми и важными. Сам каган приедет за ним.

– За этим мальчиком, папа? Он ведь такой же маленький, как и я.

– Он лендич, служил бы тебе, но должен расплатиться за зло отца.

– А мне можно… можно к нему прикоснуться?

– Можно.

– А поиграть? – спросила вдруг Селенэ. – Нам нужен третий для игры в городки. Джочи болеет, лежит в юрте.

Булксу рассмеялся, осмотрелся и вдруг схватил веревку, взял в руки нож, перерезал петлю.

– Поиграть? Играйте. Он наш, не сбежит. Иди, Могке, ударь его, укрепляй тело и душу.

– Он же связан, – жалостливо вмешалась Селенэ. – Связанного нельзя бить!

– Это не хунгур. Ты можешь сделать с ним, что захочешь, только бы он оставался жив. Иди поиграй, покажи мне силу, пусть он почувствует боль.

Булксу поставил сына на землю, а Могке сразу пошел к Яксе. Пнул его – исподтишка, быстро, больно, как только мог сделать малец его возраста. Якса перевернулся на бок с руками в колодках. Застонал, кровавая пена выступила у него на губах. Так и лежал с закрытыми глазами.

– Играйте. Только никуда не уходите! – рассмеялся Булксу.

– А он не убежит?

– Тут всюду стражники. У него нет сил, да и куда бы ему бежать!

Могке наклонился над Яксой. Заглянул ему в лицо, обошел, потыкал палочкой, которую поднял с земли.

– Смотри, – крикнул он сестре. – Он выглядит как сын козопаса! Словно всю жизнь под скотиной лежал! Грязнуля, фу! Смердит! Все лендичи – трусы и смердюхи. Папа говорил, что они не умеют сражаться.

Селенэ наклонилась над едва живым мальчиком. И вдруг, не пойми отчего, погладила того по щеке.

– Оставь! – сказала девочка. – Он едва живой. Наверняка через многое прошел. Как тебя зовут? Как?

Мальчик поводил за ней глазами, но было понятно, что он не понимает. Потому она приложила ладонь к груди и сказала одно слово:

– Селенэ!

Незнакомец открыл рот и что-то с трудом прохрипел. Но это был не голос.

– А ты? – указала она на пленника, похлопала его по голове. – Тебя – как?

Он застонал, но ничего не сказал. Словно бы дурное время связало ему язык. Он с трудом повернулся, передвинулся, но, хотя сидел, не сумел даже лечь – потому что тогда уперся бы в землю колодками, а те – давили ему в шею и в запястья. Потому мальчик только стонал.

– Сыграешь с нами? – спросила она. – Сыграешь?

Он показал глазами на колодки, встряхнул ими.

– Болит? Бедненький…

Могке бегал вокруг них, пытался палкой бить Яксу, потом ткнул той ему в глаз. Селенэ отогнала брата как приставучего слепня. Сердце ее колотилось.

– Могке, успокойся, поиграем вместе, хорошо?

Мальчик вдруг остановился и закивал:

– Но он связанный.

– Он не станет играть, потому что ему больно. Давай его освободим.

– Отец нас прибьет! Хочешь познакомиться с нагайкой Онгаса?

– Онгас спит, упился кумысом, рабыня отгоняет от него мух. Пойдем поможем ему, только на время. Потом наденем назад.

– Нет! Я не хочу!

– А играть хочешь? Ты скучал целый день, с самого утра.

Вдруг он кивнул:

– Но не здесь. Пойдем за юрту.

Якса едва мог идти, падал, хромал, шатался из стороны в сторону. Они едва-едва удерживали его на ногах; Селенэ взялась за колодки (поняла тогда, насколько те тяжелы). Провела его за юрту, на кучу сена около ограды из жердей.

Селенэ заколебалась, но… потянулась к железному шкворню. Некоторое время боролась с ним, пока не зашипела от боли, но вынула шкворень из петель.

– Могке, проверь, не смотрит ли кто.

Мальчик развернулся на пятке, выглянул за шатер, вернулся, поджимая губы. Она же успела развести деревянные рамки, освобождая Яксе руки и шею.

– Потом придется снова это надеть! Когда закончим играть. Не убежишь?

И тогда мальчик вдруг сложил израненные руки, почти лег и поцеловал ее ладонь. Заплакал. Так страшно и жалобно, так тихо, что она не знала, что и делать.