Соколиная охота - Вадим Панов

– Это, – Моралес громко топнул, – остров.

Мотор приятно гудел. Звуки из прошлого мира. Даже осознание факта, что батарей хватит ненадолго и зарядить их негде, не убивало блаженства, подаренного звуками цивилизации. Мир не умер, он существовал. Где-то далеко. Суждено ли снова вернуться в привычную жизнь, в мир, где работает сеть, где не нужно вырывать каждый день жизни из ненасытных лап пустыни, которая денно и нощно стремится убить тебя?

Моралес смотрел на море, на брызги, вылетающие из-под задранного носа катера. Увидит ли он еще раз мир таким, каким помнил его? Или того мира больше не существует? Хоакин провел мокрой рукой по затылку – в гнезде стояла арестантская заглушка. Он уже и не помнил, куда девал свою «балалайку». Эта вещь, казавшаяся настолько нужной и само собой разумеющейся, будто была дана человеку от рождения, вдруг сделалась совершенно лишней. Когда он вставил в гнездо заглушку? И почему? Моралес не помнил.

Суждено вернуться назад… Чем больше Хоакин задумывался над этим, тем больше понимал, что не знает, хочет ли он возвращаться. Нужно ли ему это. Кем он будет там, в разрушенном, пришедшем в упадок мире? От моряков с танкера он узнал, что катаклизмы, подобные здешнему, произошли по всему земному шару. Целые города и Анклавы перестали существовать, что-то разрушено землетрясением, что-то смыло в море. Где-то рванули реакторы на АЭС, и теперь огромные территории, подвергшиеся радиоактивному заражению, не пригодны для жизни. Мир рухнул в хаос, судьба самой цивилизации повисла на волоске.

Так стоило ли менять этот жестокий, но понятный и известный ему мир на то безумие, что охватило планету? Хоакин устал, очень устал. Он пытался найти путь к спасению тогда, полтора года назад. Из найденного в развалинах хлама они соорудили два плота, на которых восемь отобранных лично Хоакином преданных людей отправились в море. На поиски большой земли. Через две недели волны прибили к берегу обломки – пустые пластиковые канистры, перевязанные синтетическим шнуром. Тот самый хлам, из которого делали плоты. Стало ясно – на том, что они могут сделать, отсюда не выбраться. Но выбраться из пустынного пекла Хоакину очень хотелось. Да просто принять нормальный душ с нормальным мылом – хотелось до безумия. Но что потом? После, так сказать, душа?

– Босс, – позвал Садех, – закончилась третья батарея. Земли не видно.

– У нас еще достаточно энергии. Меняйте.

Моралес отвечал в привычной манере, не глядя на собеседника. Со стороны могло показаться, что он так глубоко погружен в собственные мысли, что ничего вокруг не видит и не слышит. Но это впечатление было обманчивым: за годы, проведенные в «Африке», не только после катастрофы, он научился слушать и слышать все вокруг. Любой упущенный им звук, каждое слово, сказанное заключенным кому-то на ухо, могло стоить ему жизни. Особенно сейчас, когда он занял неделимый пост хозяина «Африки».

Желающие разделить с ним бразды правления были. Появлялись неоднократно. Но никто из них не дожил до сегодняшнего дня. И ни один не был убит Моралесом лично, в ходе открытого конфликта – кара настигала грешников незаметно, все случалось как бы само собой. Хоакин улыбнулся, вспомнив о том, как после страшной смерти Моравски, который подвернул ногу на охоте и сдох в пустыне от жажды и жары, по «Африке» поползли слухи, что босс способен напустить порчу на зарвавшегося смутьяна.

Моравски в тот день ушел на охоту во главе группы из пяти человек. Они охотились вместе, выслеживая и загоняя зверя – каким-то чудом на Тюремном острове все еще сохранилось небольшое количество косуль и крупных птиц. Но заключенный шесть-два-семь-семь неожиданно исчез. Его искали. До тех пор, пока не закончилась вода и не подошло время к закату – темнота Тюремного острова таила свои опасности. На открытой местности – три дерева на квадратный километр – Моравски найти не смогли. А через два дня, буквально в паре километров от «Африки», обнаружили его труп со сломанной лодыжкой. Как его могли не заметить? Об этом знал только Моралес.

Чтобы действовать на расстоянии, подобно духам и богам, совсем необязательно обладать сверхъестественными способностями. Важно замечать мелочи, происходящие вокруг, и уметь дать людям то, чего они хотят. А то, что на следующий день в карьер упал один из охотников, ходивших в пустыню под началом Моравски – так туда чуть не каждый день кто-нибудь падает.

Хоакин смотрел на синюю гладь океана и слушал гудение мотора. Но он слышал и все, что происходило на катере. Он понимал, что, застрелив Крайтона и Холленберга, подставляет себя под удар. Его боятся, ему доверяют. Но он убил своих и здесь – один против двух вооруженных бандитов. И Гамми. Хотя насчет Гамми Моралес сомневался – вряд ли тот станет принимать участие в бунте. Он не дурак и понимает, что мятеж ему ничего не даст. Только шанс получить пулю в сердце из «дыродела», с которым Хоакин не расставался ни на секунду.

Садех и Штрайх ничего подозрительного не говорили и не шептались – тренированное ухо Моралеса тут же вычленило бы из сонма звуков тот, что нес угрозу. Но во всем – во взглядах, в движениях, в том, как держали оружие, – Хоакин чувствовал, что они готовятся. Собираются с духом, чтобы бросить вызов боссу. Королю и хозяину. Разве трудно пристрелить расслабившегося и засмотревшегося на воду человека? Совсем нет. Так, наверное, думали бывшие заключенные. Но они ошибались. Во всяком случае, насчет Моралеса.

Интересно, кто окажется смелее, кто первым предложит убить хозяина? Уголки губ Моралеса едва заметно приподнялись – ему было весело, он играл в жертву, будучи на самом деле охотником. Садех или Штрайх. Заключенные, преступники. Они не имели права на спасение. И Хоакин совсем не намеревался спасать их. Но пока шлюпка не достигнет берегов Африки, настоящей Африки, а не этого никчемного острова, он будет наслаждаться душевными муками своих подопечных. Грязные твари – вы ведь даже убить просто так не сможете, будете трястись за собственные шкуры до последнего, а потом перегрызете глотки друг другу, боясь продешевить на дележке пустого места короля.

И оставался еще Гамми. Сергей Звездецкий. Зачем Хоакин взял его с собой? Он не знал ответа на этот вопрос. Что-то внутри, что-то непонятное, что не умело думать, а лишь выдавало иногда совершенно нелогичные на первый взгляд, иногда даже глупые решения и настойчиво требовало их выполнения, настаивало, что к Гамми стоит присмотреться. Это чувство сидело глубоко внутри. Моралес не вспомнил ни одного эпизода, когда таинственный внутренний голос подвел бы его. Нет, такого не случалось.

И ведь на берег Хоакин пришел именно за ним. Гамми никогда не унижался, не просил ничего у Моралеса. В отличие от остальных, кто решил жить самостоятельно в пустыне. Большинство, те, кто не подох там от жары, вернулись под начало ненавистного босса. Но только не Гамми. А тут вдруг решил поклянчить канистру с водой. Понятно, что для дальнего похода. Только вот зачем он поплелся к морю? Он знал о танкере? Нет, не зря Хоакин решил следить за Звездецким.

Поэтому, когда он увидел Бублика и Гамми, конвоируемых Садехом, решение пришло само собой. Оно казалось единственно верным и не требовало доказательств своей правоты. Бублик давно раздражал Моралеса, еще со времен, когда их «Африка» была настоящей тюрьмой со стенами и камерами. Хотя, какая из них более настоящая – прошлая или нынешняя, – это вопрос.