Блаженство - Лоринда Скотт

Фанни обиженно заскулила, и Маргарет выступила на ее защиту.

— Типичный мужской шовинизм, — спокойно сказала она. — Понять не могу, почему тебя тянет бродить по окрестностям и стрелять в безобидные создания. Передайте мне хлеб, Дональд.

Между братом и сестрой завязалась добродушная перепалка, а ему было приятно сидеть и слушать эту милую безобидную болтовню. Единственный ребенок в семье, он был лишен сомнительного удовольствия от ссор со своими братьями или сестрами и теперь поймал себя на том, что невольно улыбается, слушая их дурашливую перебранку.

Он удивился, когда Фанни отодвинулась от него, и вдруг, продолжая изображать ленивую расслабленность, эта хитрая бестия в прыжке цапнула большой кусок ветчины, лежавший на тарелке у края стола.

— Фанни! — хором завопили все, а пес, нырнув под стул в углу кухни, стал торопливо заглатывать ветчину и выполз затем оттуда с такой счастливой мордой, что Дональд больше не мог сдерживаться. Поставив локти на стол, он зажал руками рот, чтобы усмирить неуместный для взрослого воспитанного человека смех, но ничего не получилось.

— И вовсе не смешно! — запротестовала Маргарет, глядя на сеттера. — Плохая собака!

Виляя всем телом, Фанни подобралась к Дональду и, не обращая внимания на возмущенные возгласы всей семьи, рухнула на спину. Дональд сдался. Откинув голову, он неудержимо расхохотался и не мог успокоиться, пока у него не заломило за ушами. А тем временем семья Баркли тщетно урезонивала Фанни, которая и не думала каяться. Выпрямившись и все еще посмеиваясь, он увидел, что его дети потрясенно смотрят на него. Смех сразу же пресекся.

— В чем дело? — обеспокоенно спросил он.

— Ты смеялся! — выдавил Тони.

— Ты же никогда не смеешься, — добавил Кевин.

За столом наступило изумленное молчание, а у Дональда перехватило дыхание, словно он получил удар под ложечку. Неужели он в самом деле так редко смеется, что ребята поразились, увидев, что он это умеет делать?

— Но, тем не менее, папа может, как любой из нас, позволить себе иногда посмеяться, — нарушив молчание, мягко сказала Маргарет, и повернувшиеся к ней ребята перевели дыхание.

О Господи, подумал он, неужели я представляю собой такое жалкое зрелище? Дональд попытался припомнить, когда в последний раз веселился и смеялся с ними, и понял, что не в состоянии это сделать. Он растерялся, и ему осталось только благодарить Маргарет, которая отвлекла ребят, чтобы дать ему возможность собраться.

Присмотревшись к мальчикам, мистер Кимберли заметил, что их щеки цветут здоровым румянцем, а глаза сияют. Спасибо Маргарет за то, что она вытащила их сюда. Видно, как им тут нравится. Он внезапно поймал себя на мысли, что, доведись ему выбирать для сыновей среду обитания, ничего лучшего, чем эта, он бы не пожелал.

И снова на него навалилась печаль — сожаление о том, что дети живут как бы сами по себе, без его постоянного участия, и грусть, что в их жизни нет больше Кэтрин, и отчаяние, что, наверно, он так и не сможет воспитать в сыновьях настоящее представление о семье и доме. Подняв глаза, он увидел, что Маргарет смотрит на него внимательным и сочувственным взглядом, и выдавил улыбку.

Взгляд ее смягчился, и в нем мелькнуло какое-то послание — о чем? Может быть, обещание? Но обещание чего? Что потом все сложится хорошо? Но в нем уже проснулся какой-то чудовищный эгоизм. Будущее представлялось весьма туманным, и сейчас он не хотел об этом больше думать. Куда более желанным и спасительным казался возможный миг блаженства, всего лишь миг, без долгих рассуждений, отчаянное погружение в бездну давно забытой, потерянной радости единения с близким и желанным существом. Он отвел глаза, чтобы Маргарет не догадалась о его мыслях. Проклятье, с какой силой он вдруг захотел ее, пусть даже дал ее матери обещание…

До чего трудно. Но он уже много лет приучал себя к дисциплине мыслей и поступков. И теперь должен пустить в ход это умение.

Наконец все покончили с едой и перебрались в гостиную, большую комнату с огромным камином и обширным мягким диваном. На окнах висели портьеры, полыхающие яркими соцветиями, они приятно сочетались с подушками, разбросанными по всей комнате. Пол был устлан персидскими коврами, и, устроившись на одном из них перед камином, Фанни тут же заснула. Дональд с трудом преодолел искушение присоединиться к ней. Стоило ему чуть расслабиться, как у него тут же тяжелели веки.

— Какая прекрасная комната, — со вздохом восхищения сказал он Агате.

— Правда? Когда в прошлом году Маргарет переделала ее, мы были просто потрясены.

Он повернулся к девушке, сидевшей на другом конце большого дивана.

— Сможете сделать то же самое и для меня? Превратить мое жилище в настоящий дом?

Неужели в его взгляде так ясно читалась заброшенность? Он мог поручиться, что увидел жалость в ее глазах.

— Попробую. Я-то думала, что вы шутите.

Он покачал головой.

— Нет. Я серьезно. Так попытаетесь?

Маргарет кивнула.

— Придется походить на аукционы, поискать мебель.

Сдержанно улыбаясь, он повернулся к Агате.

— На ваш опытный взгляд, я могу без опасения доверить вашей дочери трату крупной суммы денег?

Миссис Баркли засмеялась.

— Зависит от того, насколько у вас хватит мужества. Она не транжира, но у нее очень хороший глаз. Может случиться, счет вы получите солидный, однако считайте, что сделали хорошее вложение средств.

Дональд снова повернулся к Маргарет.

— Вверяю свою судьбу в ваши руки, — тихо сказал он.

Что-то вспыхнуло в ее глазах и эхом отозвалось в его сердце. Взгляды их встретились, и в них была такая откровенность, что он с трудом заставил себя отвлечься. Проклятье, как ему трудно. Просто невыносимо.

В этот момент Дональд окончательно понял, что сдержать обещание, данное матери Маргарет, будет едва ли не самой трудной задачей из всех, что ему встречались в жизни…

Дональд держатся как-то странно. Еще недавно Маргарет казалось, что дела пошли на лад. В доме ее родителей он выглядел раскованным и отдохнувшим и вдруг необъяснимо изменился, замкнулся. Стал совершенно иным, еще более чужим, чем в первые минуты их знакомства.

Надо сказать, что отдалился мистер Кимберли только от нее. С ребятами он чувствовал себя куда лучше, был более раскрепощен, чем ранее, и несколько раз она слышала, как Дональд вместе с ними покатывался со смеха, словно ему удалось заново обрести забытое чувство юмора и теперь он наслаждался им как новой игрушкой. Ребятам это нравилось, да и ему, по всей видимости, тоже. Пожалуй, впервые за последние несколько лет он искренне веселился, но только не вместе с ней.

С ней он вел себя… словом, никак. Вообще старался не общаться. Если раньше он искал ее общества, то теперь явно избегал его, закрываясь в библиотеке. Еще неделю назад он мог зайти в кухню за чашечкой кофе и сидеть, наблюдая, как она хлопочет по хозяйству. Или старался помочь ей загрузить посуду в моечную машину, после чего предлагал пропустить в гостиной по рюмке на ночь.