📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгРоманыНастоящая любовь и прочее вранье - Уитни Гаскелл

Настоящая любовь и прочее вранье - Уитни Гаскелл

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 84
Перейти на страницу:

– Почему ты хмуришься? – засмеялся Джек, коснувшись моих надутых губ.

– Просто так, – пробормотала я. Пусть я разозлилась на Мадди, не могла же я жаловаться на нее Джеку, верно?

«Хотя, – подумала я, поежившись от укола совести, – не отдает ли это лицемерием? Сплетничать про подругу с ее же экс-бойфрендом, лежа нагишом в постели рядом с ним?» Но тут мы стали целоваться, и я обо всем забыла.

– Кхе, кхе, кхе, – закатывался сосед, возвращая меня к действительности.

Я снова заерзала на сиденье и уставилась в окно на черную пустоту неба Я прилетела в Лондон в надежде развлечься и провести время с лучшей подругой, а вместо этого поставила под удар и работу и дружбу, неразумно и опрометчиво влюбившись.

Это добром не кончится.

По спине пробежал холодный озноб.

ГЛАВА 7

На следующий день предстояло ехать на работу. Сущий кошмар! Начало недели неизменно повергает меня в тоску, но сегодня положение усугубляло то, что придется предстать перед инквизицией неподготовленной, да еще и с незаконченной статьей. Я собиралась дополнить свой отчет выдержками из путеводителя по Лондону (да, это не слишком этично, но все же не плагиат, просто заимствование кое-какой информации).

Однако мои слабые попытки разыскать путеводитель с треском провалились: в книжном киоске в аэропорту Ла Гуардиа таковые не продавались, а к тому времени, как я приехала домой, мой местный магазин «Барнз энд Ноубл» был закрыт. Оставалось молиться, чтобы утром Роберт не стал подробно допрашивать меня по каждому абзацу статьи.

Настроение не поднимало и предвкушение встречи с коллегами. Они в основном были гораздо старше меня – в конце концов, журнал для пенсионеров, – но разница ощущалась не только в годах. Я – представитель другого поколения, известного общей апатией, сарказмом и преданностью поп-культуре восьмидесятых. Стареющие сотрудники в противоположность мне излучали несгибаемый и, по моему мнению, чрезмерный оптимизм, невольно заставляющий гадать, где они провели последние тридцать лет. И это странным образом действовало на нервы. Я никогда не знала, как реагировать, когда они запевали «Счастливый понедельник» всякому, кто рискнет прийти в контактных линзах, или пересказать очередной анекдот из перекидного календаря.

Разумеется, я ни с кем не враждовала. И ни к кому не питала неприязни. Элен, шестидесятидвухлетняя резвушка, временами впадала в истерическое веселье. Она писала статьи о приключениях и обожала заниматься модными видами спорта вроде гребли на каяках, виндсерфинга, дельтапланеризма или посещения лагеря для дедушек и бабушек с внуками в Каскадных горах.

Я прекрасно ладила и с Оливией, ведущей кулинарного раздела, обладательницей прекрасной кожи оттенка кофе с молоком. Если бы не курчавые седые локоны, было бы почти невозможно определить, сколько ей лет: сорок пять или шестьдесят пять. Но поскольку обе давно уже бабушки с кучей детей и внуков, они вовсе не принадлежали к той категории, с которой мне захотелось бы делиться сплетнями за ленчем. Кроме того, ненавижу обедать с Оливией: ее специализация – превращение питательных, высококалорийных блюд и более легкие, так что она знает (и часто это подчеркивает) точную энергетическую ценность каждого кусочка, который вы кладете в рот. К тому же у нее неприятная манера читать нотации всем, кто имеет дерзость намазать маслом кусочек хлеба или попросить кока-колу.

Я оставила сумочку и пальто в своей клетушке с серыми стенами – самое угнетающее изобретение корпоративного мира после налога на заработную плату – и направилась в офис Роберта, напоминая себе, что не должна вспылить, что бы там он ни говорил. Осуществить это намерение было довольно сложно, если вспомнить о проваленной командировке в Лондон и якобы неудачной статье о Сан-Антонио.

Мне нравилось думать, что Роберт ненавидит меня, завидуя моей молодости и таланту (не обязательно именно в этом порядке), но, боюсь, все дело в том, что он считал, будто я не уважаю его авторитет (в этом, и только в этом, был абсолютно прав; я также не уважала его редакторское видение, неизменное стремление зажать годовую премию и тенденцию годами носить одну и ту же пару брюк). Последнее время он был особенно зол на меня: в его отсутствие я поместила в журнал одну из статей в своем типично ехидном стиле, ту самую, о Новом Орлеане и явном, граничащем с катастрофой, дефиците антиперспирантов в магазинах, заверив заместителя редактора, что Роберт полностью одобрил текст. Разумеется, это было наглой ложью, и в результате я окончательно упала в глазах шефа. Не знаю, почему он так взвился: в мире существует куча статей и книг, перечисляющих заведения, в которых можно послушать джаз во Французском квартале, и рестораны, считающиеся типичными ловушками для туристов, но кто же предупредит туристов о неприятном запахе? Никто. То-то же. По крайней мере, мой текст имел полное право претендовать на оригинальность. И если даже тон моей прозы можно было назвать чуточку ехидным, это только придавало ей пикантности. Роберту бессмысленно было показывать груды отзывов на статью – оказалось, немало моих читателей обладало исключительно озорным чувством юмора и по достоинству оценили мое остроумие. Подслеповатый Роберт только кисло морщился и предъявлял свои письма: все от занудных старикашек, упрекавших меня в дурном воспитании.

Я нерешительно постучала в стеклянную дверную панель.

– Войдите! – величественно разрешил он. Я закатила глаза и толкнула дверь.

– Вы хотели видеть меня? – спросила я со всей холодной деловитостью, которую смогла изобразить в утро понедельника.

Роберт что-то буркнул и, повернувшись ко мне спиной, принялся рыться в стопке бумаг, скопившихся на старой потертой полке. Зная, что приглашения присесть от него вряд ли дождешься, я плюхнулась на один из гостевых стульев и презрительно оглядела жалкую коллекцию дешевой керамики и плетеных держателей кашпо. Роберт закончил колледж за несколько лет до того, как студенческими кампусами завладело движение хиппи, и, очевидно, глубоко жалея о собственной непричастности к контркультуре, стремился наверстать упущенное: чересчур длинные волосы, симпатии клевым, нелюбовь к Ричарду Никсону, сохранившаяся и через тридцать лет после того, как бедняга отрекся от президентства. Когда мне хотелось довести редактора до белого каления, достаточно было прочирикать: «Что ни говори, а только Никсон был способен отправиться в Китай». Причем совсем не обязательно в контексте нашей беседы. Удар неизменно попадал в цель. Роберт багровел и принимался рвать и метать, красочно разоблачая пороки администрации Никсона, что неизменно приводило к тираде о несправедливости войны во Вьетнаме. И к упоминанию о том, как он участвовал в трех – трех! – громогласно подчеркивал он, поднимая три средних пальца и прижимая к ладони мизинец и большой, словно собираясь принести скаутскую клятву, – маршах протеста против войны! Мне ужасно нравилось подначивать его. Наконец он нашел то, что искал: гранки моей статьи о Сан-Антонио, переданные ему на прошлой неделе. Роберт круто разогнулся, держа листки двумя пальцами, словно брезговал касаться текста. По обыкновению, с бумаги только что не капали красные чернила. Каждое второе слово было либо подчеркнуто, либо вычеркнуто. Я с тоской уставилась на растерзанную статью, пытаясь побороть растущее раздражение.

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 84
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?