Интенсивная терапия - Юлия Вертела

– А Анвар?..

– Через семь лет две мои подруги встретили Анвара и привезли пакет с письмами от него... Пошли за дом, там полянка за перелеском, я в костер бросала по одному письму. Нераспечатанному. Мы все трое ревели...

Теперь Антонина не проронила ни слезинки.

– Иван честным мужем был. Скотину держал, огород, работал в две смены. Жили богато. Машина, квартира. Он мне еще до свадьбы сказал: «Все у нас будет». Деньги любил мне приносить: «На, Тонечка, денежку, распоряжайся». Меня берег, я даже в сарай не заходила, он сам свиней откормит – сдаст. Трех сдаст – новая мебель, еще пять – гараж. Но ласки не было. Я ему: «Ты хоть поцелуй меня, слово скажи...» А он: «Тебе что, восемнадцать лет?»

Я каждый вечер в постель как на каторгу, стараюсь подсунуть ему рюмку водочки, чтобы затих скорее. Не любила я его, а все завидовали: какой хозяйственный, надежный, как стена. Надежный. Пока не заболел.

– А может, он заболел оттого, что вы его не любили? – задумчиво произнесла Нина Павловна. – В газете читала, что люди, узнавшие, что их брак неблагополучен, умирают в течение двух лет.

– Неужели умирают? – охнула я.

– Все бывает, – почему-то не удивилась Антонина. – Вину я чувствую перед ним, хотя вида не показывала никогда, что не люблю.

– А разве можно было так с Анваром? – ужаснулась Аленка.

– Не знаю, можно или нельзя. Сын у меня потом родился. Теперь уже внуки. – Антонина Ивановна вздохнула без горечи. – Жизнь прожита, правильная или нет, какая есть. Я и до сих пор паренька того люблю. Разве этого мало? А семья у меня хорошая.

Мария Александровна, молчавшая всю историю, покачала головой:

– Нельзя убивать в себе любовь. Я тоже ради сына жила с нелюбимым человеком, он издевался надо мной, словно фашист, а я терпела – уговаривала себя: ребенку нужен отец. Зажимала в душе и боль, и тоску, и унижение. Вот и довела себя до болезни. А как заболела, стала и мужу не нужна, разошлись...

Аленка спохватилась:

– Ага! Значит, и меня мой кобель довел! От него одни нервы и болезни. А ему, козлу, и заботы нет: как гулял с первого года нашей совместной жизни, так и до сих пор гуляет напропалую... Одно название – муж. А на самом деле – самец гулящий. – Аленка вдруг как-то жалко улыбнулась. – Но люблю я его, гада, сама не знаю за что... – Девчонка выпила залпом вина и расплакалась. – Бросит он меня. Кому я нужна такая? Зарабатываю, правда, неплохо...

– Да что вы сопли распустили? Держаться надо, – приказала ветеранша, опрокинув последнюю рюмку. – То, что все болезни от нервов, и так давно известно... А держаться надо! – Нина Павловна не стала пересказывать свою историю, ее и так все знали. Год назад ее внука, которого она нянчила с младенчества, в подворотне зарезали бандиты, после этого и слегла с инфарктом.

Слушала, слушала я и убеждалась, что все мы оказались в этой палате не от хорошей доли, а от горькой душевной боли, которая выливалась у каждой в разное физическое недомогание.

Бывший муж принес мне в больницу розу в горшочке, и она завяла в тот же вечер.

– Харя у него бандитская, – констатировала Аленка, подкараулившая мое свидание на лестнице.

Хороший друг подарил мне белые хризантемы, и они простояли десять дней до самой выписки...

– Выходи-ка ты замуж за своего хорошего друга, – советовали девчонки в палате.

Правильно советовали, только время не пришло. Я радовалась, что могу немного перевести дух. Лежа в больнице, удобно скрываться от множества проблем: дети, деньги, запутанные отношения...

Ежевечерние молитвы Марии Александровны успокаивали наши истерзанные души. Когда Мария слегла с температурой, за чтением ее сменила Нина Павловна, на следующий день – Антонина Ивановна. Так получилось, что читали они у спинки моей кровати, стоявшей посреди комнаты, ежевечерне заговаривая страхи, тоску и страсти.

«Господи, Боже, Владыко всего мира видимого и невидимого. От Твоей святой воли зависят все дни и лета моей жизни. Благодарю Тебя, премилосердный Отче, что Ты дозволил мне прожить еще один год; знаю, что по грехам моим я недостоин этой милости, но Ты оказываешь мне ее по неизреченному человеколюбию Твоему».

Что лечит? Что доводит до болезни? Целительная Вера Сергеевна и та не могла нам ответить. Она то советовала скинуть вес, то не волноваться, и все это сопровождала грудой пилюль, которые на какое-то время склоняли чашу весов к выздоровлению. На таких капризных колеблющихся весах...

В лимфатических узлах города идет беспрерывная борьба цивилизации с древними законами природы, регулирующими, кому жить, а кому умирать. Эту схватку невозможно осмыслить, не охватив взглядом сотни операционных столов и палат, где решается судьба миллионов клеток большого организма.

Зачистка? Спасение? Во благо? Во вред? Кто знает...

В конце концов, самочувствие мегаполиса – румяное, бледное, улыбающееся или окаменевшее лицо – определяется не только больницами.

Больницы не куют отменное здоровье. Они лишь продлевают время для раздумий.

...Нас выписывают в один день.

Сперва забирают Нину Павловну. Представитель собеса – милая девушка, нежно ведет ее – шатающуюся – под руку:

– Вы бы видели, какую вам машину в собесе выделили, иномарку.

– Да что вы? – Нина Павловна очаровательно подкрашивает губы.

Мария как пришла, так и уходит налегке – с молитвенником, спицами и клубком шерсти.

– Приезжайте, девочки, ко мне на Вологодчину строить часовню и просто пожить.

Я с радостью беру бумажку с адресом – вдруг выберусь? Собираю в папку ворох диагнозов... Хорошо, что не приговоров.

– Полюби себя, – на прощание напоминает мне Вера Сергеевна.

– Постараюсь. – Почти верю в то, что говорю.

Аленка плотно набивает пять полиэтиленовых пакетов: косметика, пижамы, полотенца, журналы, недоеденные продукты. Ее любимый «козел» приезжает за своей кралей на «Жигулях».

Антонина Ивановна, как солдат, отдохнувший на побывке, готовится заступать на вахту. Ей уходить из больницы тяжелее всего – дома ждет та же больница, точнее, хоспис...

Напоследок вручаем лечащему врачу большой букет роз. И расходимся малыми и большими дорогами... Унося в сердце неразрешимые проблемы. Унося в теле отзвуки многолетних душевных непогод.

За больничными стенами солнце кажется нестерпимо ярким, и сердце колотится от радости: «Господи, как хочется жить!!!»

...По глади моря растянут бесконечный пестрый караван из лодок и лодчонок. Взрослые, дети, животные дрейфуют – в молчании и неподвижности, – никуда не торопятся, как будто их путешествие само по себе – что-то важное и неизбежное.

Нет волн. Нет ветра. И берегов не видно ни с какой стороны.