Все совпадения случайны - Рени Найт

Я прочитал отклик. Это что, наживка? Сейчас она, должно быть, уже знает, что Нэнси умерла, так что разговор идет со мной. Я чувствовал, как натягивалась моя леска. «Бесспорно, в самой основе этой книги есть что-то глубоко болезненное. Нечасто произведения литературы пробуждают у читателя столь мощные чувства». Она назвалась Шарлоттой. Что это – признание вины? Но чем больше я вчитывался в эти строки, тем отчетливее понимал, что за ними стоит. «Столь мощные чувства» – она не уточнила, какие именно «чувства». Мощное отталкивание? Мощное отвращение? Мне нужна определенность, а не какие-то смутные чувства. Мне нужен стыд, страх, ужас, раскаяние, признание.

Неужели я слишком многого требую? Этот короткий отклик потряс меня до глубины души. Он был так аккуратно написан – ни намека на извинение, ни намека на признание своей ответственности. Мне с самого начала следовало бы знать, что она попытается каким-то образом ускользнуть от меня. Как она смеет хотя бы надеяться, что всех этих пустых слов, пусть даже так умело выстроенных в ряд, будет достаточно? Даже по прошествии столь многих лет миссис Кэтрин Равенскрофт, кинодокументалист-лауреат, мать Николаса – продавца пылесосов, продолжала поигрывать ножиком, крутя его в своих наманикюренных пальцах и сочиняя хитроумные отклики. Только она ошиблась, решив, что ее лаконичное послание удовлетворит меня. Оно меня подстегнуло. Это оскорбление. Наплевать мне на ее сочувствие моей боли. Для таких признаний уже слишком поздно. Пусть сама почувствует, каково это. Лишь тогда мы поквитаемся. Пусть ей будет так же больно, как мне.

2013, начало лета

Кэтрин проснулась. Она не помнила, как засыпала, но сознание подсказывало, что какое-то время она спала. Глаза слиплись. Кровать пуста, через шторы снизу пробивался свет. Она откинулась на подушку. Солнечные лучи согревали комнату. Славный, похоже, денек ожидается. Время – десять с небольшим утра. Роберта давно нет дома. Вот, должно быть, обрадовался, подумала она, увидев ее крепко спящей.

Вчера вечером он сказал ей, что должен будет уйти на работу рано утром. За последние годы он в первый раз вообще заговорил о работе. Она была слишком поглощена собой, но вчера его словно прорвало: накопилась масса дел, завалило буквально с ног до головы. Кэтрин знала, как он ненавидел попадать в такое положение – Роберт всегда хотел быть хоть на шаг впереди, чтобы контролировать ход событий. А иначе… ну, не то чтобы впадал в панику, но начинал нервничать. Он адвокат, и люди доверяют ему свои дела.

Они засиделись допоздна вчера вечером, беседуя о его заботах, и впервые за долгие годы Кэтрин почувствовала себя на своем месте. Ее поразило, когда он сказал, что благотворительная организация, на которую он работает, оказалась в центре внимания парламентского комитета по финансам. Парламентарии заподозрили, что бюджетные средства, выделяемые на некоторые ее проекты, расходуются не должным образом.

– Что, растрата? – спросила она.

– Да нет, просто безалаберность.

– Собираешься выступать на слушаниях?

– Нет, – покачал головой Роберт, – хотя для дела было бы лучше, если бы выступил. Но в любом случае придется подготовить бумаги, доказывающие, что директора – это не какие-то преступники, а просто шуты гороховые, желающие людям добра, но не разбирающиеся в делах.

– Повезло этим директорам с адвокатом, – сказала она и взяла его за руку.

Когда они познакомились, Роберт работал юрисконсультом в министерстве внутренних дел. Ему было около тридцати, ей – двадцать два, но, будучи человеком замкнутым, он казался моложе своих лет. Кэтрин работала в редакции газеты – это была первая ее служба. У обоих были амбиции, оба были преисполнены решимости добиться успеха, и у обоих это получалось. Она помнила, как удивилась его уязвимости: он был настолько незащищен, что она чувствовала себя по отношению к нему чем-то вроде наседки. При знакомстве он сказал, что имеет «политические амбиции». Именно так и сказал, но прозвучали эти слова как-то застенчиво, так, словно он извинялся за что-то. Пришлось ей разговорить его. Это был первый из многочисленных разговоров «не для протокола», который они вели в одном из кабачков Стоук-Ноттингема, на нейтральной территории, где ни ей, ни ему не нужно было опасаться встречи с сослуживцами. Роберт еще со студенческих времен был членом лейбористской партии, Кэтрин – тоже. Только она вскоре о своих партийных пристрастиях забыла, а он нет. Он рассчитывал на выдвижение в парламент и в случае избрания стал бы одним из самых молодых депутатов в истории. Ничего не получилось, но она знала, что он все еще лелеет эту мечту. Вчера вечером они вернулись к этой теме. Он улыбнулся, довольный, что она сама затеяла этот разговор, но покачал головой.

– Нет, сейчас не время, – сказал он.

– Смотри, а то, если нужно, я всегда подставлю плечо. – Ей приятно было думать о ком-то другом, не только о себе. Она увидела в этом признак душевного выздоровления и села в кровати.

Прошла почти неделя, как она написала свой отзыв, и чутье подсказывало ей, что это был правильный шаг. Стивен Бригсток нуждался в ее признании. Теперь ему было известно: для нее не секрет все то, через что ему пришлось пройти. Да и ей эти несколько слов пошли на пользу. Может, отчасти потому она и стала лучше спать. Набрасывая отзыв, она просто вынуждена была думать не только о своей, но и о его боли. Принять на себя ответственность за нее она не может, но может прийти к пониманию того, что подтолкнуло его к этой холодной ненависти. Да, ей явно пошло на пользу то, что она хотя бы задумалась об этом. Быть может, таким образом они оба словно обрели равновесие, хотя каждый на свой лад.

Она поднялась с кровати и раздвинула шторы. На улице ослепительно сияло солнце. На работу идти не хотелось – что ж, она позвонит и скажет, что сегодня поработает дома. Она спустилась вниз, заварила чай, села за стол и открыла ноутбук. Нашла нужный сайт. Ее отклик все еще на месте, но никаких комментариев за это время не появилось. В углу экрана мерцало изображение обложки книги, и при воспоминании о том, как она вошла в ее жизнь, Кэтрин начало трясти от ярости. Больше она ни за что не посмотрит на эту картинку.

2013, начало лета

Утро. Я не спал всю ночь. Завтракать не хотелось. Если верить моему ноутбуку, было десять утра, и от слишком долгого сидения на стуле у меня затекли ноги. Надо подвигаться. Кажется, я слегка помешался на компьютерах, слишком много времени провожу у экрана. Не слишком типично для людей моего возраста. Три шага к окну, и я раздвинул шторы. День потрясающий. А я и представления не имел. Начал моргать, как если бы в полной тьме вдруг оказался прямо перед машиной с включенными фарами. В такой день на улице лучше, чем дома.

У меня были копии фотографий, сделанных с тех же негативов, которые много лет назад проявила Нэнси. Я думал, из лаборатории мне вернут их с какой-нибудь сердитой запиской, но нет, ничего, прислали новые блестящие отпечатки. Я набросил на плечи легкую летнюю куртку и засунул в карман конверт с фотоснимками. Да, сегодня на улице явно лучше, чем дома.