Голос нашей тени - Джонатан Кэрролл

Мы быстро покончили с первым разом и перешли ко второму, не столь неистовому и отчаянному. В этом, впрочем, не было ничего нового: для меня с любой женщиной первый раз служил скорее подтверждением того, что это действительно происходит, нежели удовольствием. Когда проходишь этот барьер, делаешься человечнее, снова способным на нежность и на ошибку.

Уличный фонарь бросал на постель свой резкий, дешевый свет. Индия вернулась в комнату, держа в руках два маленьких бокала вина, купленного мною днем. Она была еще голая, и когда она садилась рядом со мной на край кровати, свет двинулся по ее боку и остановился на груди.

— Оно очень холодное. Я изрядно отпила на кухне, и у меня даже голова заболела, как от мороженого.

Она протянула мне бокал, и, когда я сел, мы чокнулись в тихом, безмолвном тосте.

— Разве тебе не холодно?

— Нет, мне хорошо.

— Правильно — ни он, ни ты никогда… Ой!

От смущения я даже зажмурился. Вот уж чего мне сейчас меньше всего хотелось, так это приводить сюда Пола.

— Джои, все в порядке. Его тут нет. — Она допила вино и бросила взгляд на улицу. — Я по-прежнему рада, что мы решились, а ведь это считается серьезным испытанием, верно? Ну то есть, после того как страсть перекипела и ты снова там, откуда начал. Я хотела тебя, это произошло, и теперь мы здесь и по-прежнему счастливы, правда? Я не хочу больше ни о чем думать. Должна тебе кое-что сказать, хотя это ничего не значит. С тех пор как я вышла замуж за Пола, я ничего такого ни с кем не делала. Это не важно, но я хотела тебе сказать.

Она протянула руку и провела своей по-прежнему теплой ладонью по моей груди. Потом схватила кончиками пальцев край одеяла и стянула его, открывая мой живот, а затем и член, который снова расцвел, как африканская фиалка. Она села на меня, широко раздвинув ноги, и, облизав кончики своих пальцев, смочила ими головку. Потом крепко схватила ее — как пистолет — и засунула в себя. На полпути она остановилась, и я испугался, что причинил ей боль, но потом увидел, что она просто дожидается момента, когда будет готова вновь завладеть моим членом.

Однажды в постели мы беседовали о «моем типе» женщин.

— Держу пари, я не в твоем вкусе, верно?

— Что ты имеешь в виду?

Я подложил под голову подушку.

— Я имею в виду, что я не твой тип девушки. Женщины.

— Индия, это не так, иначе нас бы не было здесь, верно? — Я погладил постель между нами.

— Ну да, конечно, я хорошо выгляжу и все такое, но я не твой тип. Нет-нет, не надо ничего говорить. Ш-ш-ш, погоди минутку — дай мне угадать.

— Индия…

— Нет, заткнись. Я хочу угадать. Зная тебя… Ты, вероятно, любишь крупных блондинок или рыжих с маленькими задницами и большими сиськами.

— Ошибаешься! Не будь такой самодовольной, всезнайка. Я люблю блондинок, но никогда не велся на большие груди. Если действительно хочешь узнать правду, я люблю красивые ноги. Ты знаешь, у тебя красивые ноги.

— Да, с этим у меня порядок. А насчет грудей ты уверен? Я бы поклялась, что ты любишь обтягивающие свитера!

— Ничего подобного, я люблю длинные стройные ноги. Больше всего меня сводят с ума женщины, у которых нет проблем с собственной внешностью, если ты понимаешь, о чем я говорю. Такая женщина не носит много косметики, потому что это для нее ничего не значит. Если она привлекательна, то знает об этом, и ей этого достаточно. Она не ощущает потребности рисоваться тем, что имеет.

— И сама печет хлеб, верит в естественные роды, ест по три тарелки мюсли в день.

— Индия, ты сама спросила. Заставляешь меня говорить глупости…

— Извини. — Она пододвинулась на кровати и положила одну из тех самых длинных ног на мою. — А кроме внешности что тебе еще во мне нравится?

Она говорила серьезно, и я ответил серьезно:

— Ты непредсказуема. Ты, конечно, очень красивая, но за этой внешностью кроется множество разных женщин, и мне это очень нравится. Во всех более или менее интересных людях кроются разные личности, но в твоем случае получается так, будто не существует одной Индии Тейт. По-моему, это удивительно. Когда я с тобой, у меня ощущение, что я с десятком женщин.

Она пощекотала меня.

— Иногда ты становишься таким серьезным, Джои… У тебя такой вид, будто я задала вопрос по биохимии. Иди сюда и поцелуй меня крепко.

Я повиновался, и мы замерли в объятиях друг друга.

— Индия, можно рассказать тебе кое-что безумное? Какая-то часть меня все время с нетерпением ждет встречи с Полом. Это сумасшествие?

Она поцеловала меня в лоб.

— Вовсе нет. Он твой друг. Почему бы тебе не хотеть с ним видеться? Я думаю, это хорошо.

— Да, но это напоминает старую историю о том, почему убийцы выкалывают глаза своим жертвам.

Она оттолкнула меня, и в ее голосе прозвучало раздражение:

— О чем ты говоришь?

— Видишь ли, существует старый предрассудок, будто бы последнее, что видит убитый, — это тот, кто его порешил, если он был убит спереди, понятно? Поэтому некоторые думают, что, если это так, образ убийцы может запечатлеться на роговице убитого, как фотография. Посмотри в мертвые глаза — и увидишь, кто убил. — Я замолчал и попытался улыбнуться ей, но улыбка получилась жалкая, никчемная. — Я все думаю, что когда-нибудь Пол заглянет в мои глаза и увидит тебя.

— Ты говоришь, что я тебя убила?

Ее лицо ничего не выражало, оно было просто бледным и хрупким. Ее голос звучал отдаленно, как с Луны. Я хотел прикоснуться к ней, но не сделал этого.

— Нет, Индия, я совсем другое имел в виду.

В эти первые дни нашего романа я постоянно наблюдал за ней, когда мы занимались любовью, внимательно глядел на нее, словно старатель на счетчик Гейгера, но в выражении ее лица не было ничего такого, чего я не видел раньше. Наверное, я надеялся, что среди той всеобъемлющей, но незамысловатой страсти, возгоравшейся каждый раз, когда мы залезали под одеяло, появится намек на то, что происходило между ней и Полом. Но я и сам не понимал, чего ожидаю. Хотел ли я, чтобы все продолжалось по-старому? Или втайне я эгоистично желал увидеть, что она разочаровалась в своем муже и в конце концов хочет одного меня?

Сколько времени пройдет, прежде чем он все узнает? Тайные свидания и рандеву, любовные записки симпатическими чернилами — в этом я был не силен. Пару раз в прошлом со мной такое уже случалось, и я каждый раз предоставлял женщине решать, когда, где и как, а сам на все соглашался, как бы настоятельно ни ощущал потребности быть с ней. Что касалось меня, то я знал свои ограничения и понимал, что, попытайся я диктовать свои условия, через две секунды вконец испорчу все дело.