О любви - Валерий Зеленогорский

Петровича с Валей Арменак встретил по-царски: уступил свой стул для принцессы, а Петровичу поставил вместо кресла старую покрышку от «МАЗа», упавшего в кювет прошлым летом, потом хлопнул в ладоши, как Акопян, и тетя и жена Арменака принесли еду, водку для Петровича и сладенькое вино местного розлива из подвалов цементного завода, где оно разливалось дальними армянскими родственниками и подавалось в трехлитровых банках и канистрах, чтоб два раза не ходить.

Пир продолжался несколько часов, Петрович гладил Валю, несколько раз они ходили в лес перед горячим и десертом, и радости их не было предела. Петрович был нежен и даже позволил Вале поставить себе несколько засосов на шее и груди, не опасаясь домашнего обследования благоверной: завтра в рейс, «война все спишет» – так говорил его дед, когда пьяный и в помаде приходил к его бабке с ночного дежурства в женском отделении венерического диспансера, где служил сторожем.

Ближе к ночи репетиция свадьбы закончилась, и Петрович повез Валю в гараж для следующего акта античной трагедии – прощание Одиссея и Пенелопы.

В гараже он расположился с ней в салоне своего «мустанга», поленился спуститься в подвал на диван. В салоне было уютно – и мотор тихо урчал, а приемник играл песню Джо Дассена про зонтики в далеком городе Шербуре, где Петрович разбил морду пьяному шведу, кричавшему, что в России нет демократии и свободы; пара ударов члена КПСС вернули его к целостному пониманию двухполярного мира, и он заткнулся, харкая кровью.

День любви закончился мертвым сном в салоне «Волги», угарный газ убил два любящих сердца, утром сосед по гаражу заметил свет, пробивающийся из-за гаражной двери, и увидел в салоне навечно спящих Петровича и Валю.

Он накрыл их старым плащом и пошел к жене Петровича сообщить ужасную весть. К Вале он пойти побоялся, не смог сказать матери о несчастье.

Жена Петровича пришла в гараж и увидела неживого мужа рядом с Валей. Она кричала так, что пришел весь микрорайон посмотреть на все это.

Потом тела увезли, через день на городском кладбище хоронили влюбленных, оба тела были в белом, корабль их не уплыл на экватор, он встал на вечную стоянку на городском кладбище на участке 118, между ними была только одна маленькая аллея, и их памятники смотрели друг на друга, иногда ночью они кричат что-то друг другу, но разобрать смысл уже нельзя, кто-то каждую неделю приносит на Валину могилу связку бананов, они вянут, но всегда появляются новые…

Леля, хорошая девочка из генеральского дома, любви не ждала, училась упорно, ходила на бальные танцы и французский, и дела ей до любви бы не было, если бы не Махов из 21-го дома по улице Сальвадора Альенде, убитого во время штурма дворца Монкада генералом Пиночетом.

Махов появился на занятиях бального танца в период самбы и аргентинского танго. Лелин партнер, Костик, перестал ходить в связи с провалом по биологии – репетитор поменял время занятий, и Костик перешел к молекулам. Поступление в институт висело на невидимых нитях Минобороны, мама Костика своей волей убрала его с паркета, где ему нравилось обнимать Лелю, перебирая ногами.

Биология победила человеческие инстинкты, Леля потеряла партнера и возможность победить на конкурсе юных танцоров, но судьба не бросила ее на гвозди: пришел Махов и встал с ней в пару, оказалось – навсегда.

Махов танцевал плохо – не имел он внутри себя абсолютного чувства ритма, зато чувства такта и безмерного обожания в нем было немерено.

Махов носил на себе ее костюмы, сумку с причиндалами для танцев. Он и Лелю носил на руках в прямом смысле, – откуда у юноши комсомольского возраста были манеры испанского гранда, история умалчивает, но кое-какая информация у Лели была.

Бабушка Махова, партийная дама из института Маркса – Энгельса, всю жизнь изучала биографию Женни Маркс (жены Карла).

Восхищенная общей судьбой с изучаемым объектом, бабушка Махова, которая скрыла в своей биографии дворянское происхождение, не нашла своего Карла.

Ей пришлось всю жизнь провести с дедушкой Махова – отъявленным большевиком с манерами полкового жеребца. Он скакал по жизни во весь опор, и бабушка много раз попадала ему под копыта, но дед был крут и гордился, что победил в своей семье белую кость и мещанство.

Бабушка воспитывала Махова как принца крови. Он всегда ходил в белой рубашке, умел говорить взрослым приятные слова, на школьных вечерах читал поэтов Серебряного века и выглядел, как Блок.

Во дворе Махов не появлялся – там были плохие компании. Бабушка водила его за руку до пятнадцати лет и была его компанией и подругой. Она и привела его на бальные танцы для последней шлифовки перед выходом в большую жизнь.

Любимый фильм Лели «Джинджер и Фред» дал ей образец для обожания. Фредди Астор висел у нее над кроватью, и она знала, кого ждать.

Махов был полной противоположностью душке Фредди. Он был ростом невелик, с неголубыми глазами, но от мальчика с ликом Блока тоже не отмахнешься. Они начали танцевать, прошли аргентинское танго, и на самбе их пара стала единым организмом.

У них образовалась общая кровеносная система, и они начали чувствовать друг друга, как в правиле о сообщающихся сосудах: если плохо становилось Леле, то Махов тут же из своего сосуда добавлял активные молекулы и восстанавливал равновесие. Он знал, что ей нужно есть, какой размер трусов она носит и все остальное, включая дни рождения ее родителей и имя сестры, живущей в Каргополе, которую она никогда не видела.

Постепенно Махов пророс в нее, как бамбук, и занял в ее жизни столько места, где своему «я» места не осталось. Он заполнил ее, и ей даже казалось, что он был всегда как близнец с эмбрионального периода.

Такая близость давала им огромные преимущества в танце, они были абсолютно синхронны, и даже дыхание в их в паре казалось единым вздохом.

За прошедший год вместе они стали похожи даже внешне – так бывает только у супружеских пар после многолетней жизни. Иногда и собаки со временем становятся копией хозяев, которые их любят. К слову сказать, сходство было во внутренней гармонии этой пары – как в индийских фильмах о брате и сестре, нашедших друг друга после двух серий страданий и поисков, как в шлягере «Зита и Гита».

Пришло лето – в шестнадцать лет времена года меняются как эпохи. Этим летом в паре Леля и Махов наступил летний зной. Дышать отдельно им было уже невозможно, и Леля упросила маму, что Махов поживет у них на даче на веранде, в качестве друга семьи с твердыми гарантиями, что их отношения останутся платоническими.

Сегодня, когда нравы распустились, как сирень весной, трудно представить, чтобы нормальная мама позволила домашней девочке привести в дом кавалера на временное проживание под одной крышей. Тогда, в начале 80-х, при жестком дефиците продуктов дефицита чувств не было, народ любил друг друга исключительно по доброй воле. Мама Лели, женщина внимательная, не опасалась Махова, знала его бабушку и не беспокоилась, что он сделает неверный шаг, но на всякий случай каждую ночь запирала дверь веранды – просто так, без задней мысли, чтобы собака не беспокоила гостя, а он собаку и дочь.