Русские банды Нью-Йорка - Евгений Костюченко

Но он не стал будить приятеля. Почему-то ему казалось, что длинноносый Мендоса вовсе не стремится затевать свару.

— Кто на них приехал?

— Не наши. Двое парней с нами ночуют, — сказал дозорный.

— Что за парни? — спросил длинноносый. — Один постарше, второй совсем мальчишка?

— Точно. Ты их знаешь?

— Не ваши, значит… — Мендоса оглядел своих стрелков и сказал: — Ну, пусть двое. Двое так двое. Как же вы их пустили к себе, и даже не спросили, кто они такие?

— А зачем спрашивать? — прозвучал снисходительный голос того из дозорных, кого называли Васкесом. — Я и так вижу, что они не индейцы, не торговцы и не городские бездельники.

— Да, — язвительно протянул длинноносый, — в этой гостинице вход свободный.

— Конечно, — сказал Васкес. — Даже тебе, Мендоса, найдется место. Устраивайся со своими вон в том фургоне, там никого нет.

— Куда они едут?

— А мне-то какое дело?

— Предупреди их, чтоб не портили изгородь. За покушение на собственность у нас могут и повесить сгоряча. Есть дорога, пускай пользуются. Пока.

— Предупрежу, — сказал Васкес.

«Да он просто струсил! — догадался Кирилл. — И не может сказать, что у него на нас зуб! Наверно, боится, что его на смех поднимут, если он расскажет, как мы его обезоружили!»

— Пускай пользуются нашей дорогой, пускай. Все равно мимо колодца не проедут. — Мендоса саркастически усмехнулся и снова разлегся у костра. — А ты что, так и будешь всю ночь караулить?

— Говорят, банда Джеронимо объявилась.

— Да разве он еще живой? — спросил один из ковбоев. — Я слышал еще в полку, что его давно поймали и расстреляли.

— Точно, — сказал длинноносый. — И голову его отрезанную я в газете видел. Сам видел.

— Путаешь ты, — сказал Васкес. — Это Мангаса поймали. Мангас Колорадас. Тот все время с мексиканцами воевал, а с белыми жил в мире. Но только до тех пор, пока на его землях золото не нашли. Понаехали старатели. Сам знаешь, какая там жизнь пошла.

— Ты что-то имеешь против старателей? — спросил кто-то. — Я по молодости и сам золотишко мыл. Подходящая работа для мужчины. Не то, что за коровами ходить. Так что ты имеешь против старателей?

— Мне все равно, — сказал Васкес. — Но индейцам не все равно. Им, наверно, не нравилось, что в их деревню приходят пьяные мужики и начинают за девками гоняться.

— Что-то я не понимаю, Мендоса, — протянул ковбой. — Какие-то разговоры тут у вас идут непонятные. Эти твои пастухи, наверно, больше любят индейцев, чем белых людей.

— Остынь, Браун, — сказал ему длинноносый. — Ты не у себя в Мериленде. Здесь свободная земля, и люди говорят, что хотят. А если тебе не нравятся разговоры, можешь ночевать в другом месте. Давай, Васкес, рассказывай дальше. Что там приключилось с этими старателями?

— Приключилось то, что они сами на себя накликали, — спокойно продолжал Васкес. — Апачи долго терпели. И Мангас долго пытался все уладить миром. Ему какое-то время удавалось удерживать своих молодых воинов от стычек с белыми.

Потом он отправился к старателям, начал их уговаривать, чтоб они перебрались подальше. Они с ним поговорили по-своему. Всей толпой его отмутузили. Бросили подыхать в сточную канаву. Он отлежался в канаве, пришел домой, помылся, накрасился и снова вернулся к старателям. Но уже не один. Не знаю, сколько он там поубивал, но старателей с тех пор там не было. Зато пришла кавалерия.

— Мангаса поймали, только не солдаты, а сами старатели, — сказал ковбой в сером кепи. — Давно уже. Подстроили ему ловушку, заманили и скрутили. Сначала хотели убить, потом сообразили, что на этом деле можно заработать. За Мангаса ведь обещали вознаграждение. Сдали властям. Даже судить его, кажется, собирались. Только он до суда не дотянул. Держали его в крепости, там он и погиб. При попытке к бегству.

Последние слова он произнес так выразительно, что некоторые засмеялись.

— Хотели из него чучело сделать, — продолжал стрелок. — Да только он больно здоровый был. Так что придумали? Голову отрезали, подкоптили и отправили в Вашингтон. Ты, Мендоса, наверно, эту самую голову и видел в газете.

Кирилл дождался, когда пятерка длинноносого устроится на ночлег в фургоне, и только тогда позволил себе заснуть. Он спал беспокойно. Прямо в ухо ему сопел Энди, а в тихом разговоре у костра то и дело звучали тревожные слова — индейцы, пожары, война…

Утром он увидел, как стрелки Смайзерса выехали из лагеря, не дожидаясь завтрака. Как только они скрылись между холмами, Энди поднял голову и сказал:

— Я всю ночь ждал от них какой-нибудь пакости. Знаешь, Крис, самая тяжелая работа на свете — притворяться спящим.

— У тебя неплохо получилось.

— Ты их хорошо разглядел?

— Пятеро. Главаря зовут Мендоса…

— Да я все слышал, — перебил его Энди. — Ты скажи, какое у них оружие.

— Револьверы и винчестеры.

— Ты уверен, что винчестеры? А вот таких карабинов, как у нас, ни у кого не видел?

— Нет.

Энди довольно улыбнулся и провел ладонью по граненому стволу карабина:

— Мендоса сделает все, чтобы вернуть себе этот «Шарпс». Да только мы тоже не простачки. Давай собираться.

Оседлав лошадей, они подошли к угасающему костру. Васкес, полный и седой, с длинными усами подковой, сидел у огня так же спокойно и неподвижно, как ночью.

— Спасибо за ночлег, — сказал ему Энди. — Желаю поскорее закончить с изгородью.

— Сегодня закончим, — кивнул Васкес. — У ковбоев прибавится работы. Раньше они охраняли только коров. Теперь еще и забор охранять придется.

— Дорога на Каса Нуэва свободна? Или тоже перегородили?

— Большая дорога свободна. Тропа перекрыта, — сказал Васкес. — У вас есть кусачки?

— Да, конечно, пятидесятого калибра.

— Подойдет, — кивнул Васкес. — Вернуться на дорогу — слишком большой крюк.

— Да, большой, — согласился Энди. — Но на дороге есть колодец.

— Есть, верно. В пятнадцати милях отсюда. А на тропе только пересохший ручеек.

— У этого колодца, я слышал, кого-то убили.

— Да, у этого, — кивнул Васкес. — Кстати, в пересохшем ручье легко можно докопаться до воды. Дать вам лопатку?

«Вот еще один хороший человек, — подумал Кирилл. — Этот невозмутимый седой мексиканец хочет уберечь нас от встречи с Мендосой и его шайкой. Но, кажется, его усилия напрасны. Энди ни за что не согласится, потому что тогда все подумают, что он струсил. Кто подумает? Перед кем он хорохорится? Передо мной, что ли? А если засада? А если нас убьют?»

— Наверно, лучше сделать крюк, но напиться из колодца, — беззаботно сказал Энди. — И забор ваш портить не придется.