Во все Имперские ТОМ 11 Непобедимое Солнце - Альберт Беренцев

меня, слив информацию принцессе, он предал либералов.

— Да делай, что хочешь со своим Кабаневичем! — разъярилась принцесса, теперь она напоминала уже натуральную фурию, — Ты изменник, и ты будешь болтаться на виселице, как и положено изменнику! Я читала проект вашей Конституции, его мне герцог тоже прислал! Ублюдки, предатели, скоты, животные, мрази... Империя будет стоять, либераха поганый! Империя будет стоять вечно! А ты умрешь, а твои друзья сгниют в казематах...

Даже ругаясь, принцесса оставалось принцессой — ни одного нецензурного выражения девушка себе не позволила.

— Лада, тебе будет затруднительно доставить меня на виселицу, — напомнил я, — У меня восемьдесят восьмой ранг, и в моем распоряжении все силы либеральных масонов. И я не намерен совать голову в петлю добровольно. Послушай, ладно, я виноват. Я это признаю. Но мы же с тобой не только муж и жена, мы с тобой еще и политики, на которых лежит ответственность за судьбы мира. Так что я предлагаю вернуться в конструктивное русло. Наша ссора сейчас просто опасна для Империи. А сделать мне ты все равно ничего не сможешь...

Но принцесса разрыдалась, не дослушав меня.

Вот теперь это уже была натуральная истерика. Смартфон девушка бросила было на землю, но некто подхватил его прямо в полете.

В кадре снова оказалась Маша, зло смотревшая на принцессу, но потом кто-то громко щелкнул пальцами...

И Маша исчезла, растворилась в потоках черно-золотой ауры. И явно не своей собственной, ибо у Маши аура была темно-синей, да Маша сейчас и не могла колдовать, на ней же были Замки Рюрика...

Через секунду в кадре появился круглый животик беременной девушки, обтянутый цветастым холопским платьем.

А еще через секунду — лицо владелицы животика, Алёны Оборотнич.

Той самой стервы, которая и доставила Машу принцессе, тем самым втоптав меня в глазах принцессы куда-то на уровень дерьма, а то и ниже.

— Ну и чего ты добиваешься, м? — поинтересовался я у Алёнки.

Принцесса все еще рыдала за кадром, я слышал мужской голос, вроде её кто-то утешал. Но Алёнка была спокойна, девушка хищно улыбалась белоснежными зубками:

— Наш сын родится сегодня, Нагибин. И убьет тебя.

— Мой сын тебе не Эдип, а я не его батя греческий царь, так что верится с трудом, — поморщился я, — Ближе к делу. Чего ты добиваешься?

— Твоей смерти, Нагибин, я же сказала... Как тебе мой животик?

— Беременность всегда украшает девушку, — хмыкнул я, — А учитывая, что ты вырастила нашего сынка у себя в животе за неделю — это вообще восторг. Алён, ты же понимаешь, что если вы сейчас попытаетесь штурмовать дворец — Стальной съест пилюлю Вечной Жизни, и тогда из него вылезет Гностический Либератор?

Алёнка продолжала улыбаться белоснежной улыбкой.

Она явно не знала о Тайне радикалов. Либо знала, но ей было плевать.

Я отлично понимал, что шансов убедить в чем-то Алёну Оборотнич у меня еще меньше, чем Ладу. Лада, по крайней мере, просто зла на меня, а вот Алёна — безумна. Перводрево отравило её разум, её МОЩЬ заставляла её путать все берега, считать себя всевластной богиней...

— Я сражу любого, Нагибин, — ответила Алёна, — Либератора, тебя, всю Имперскую армию, десяток Либераторов... Никто не устоит передо мной!

— Мда? А возле Петропавловки я, помнится, дал тебе на клыка...

— С тех пор я стала сильнее, Нагибин. Ты просто не понимаешь... Я вкушаю Перводрево. И чем больше — тем сильнее становлюсь. А мой сын усиливает меня еще больше. Мой мальчик — бог. Мощнее любого существа во Вселенной. И пока он во мне — я непобедима. А когда он родится на свет — я стану чистым абсолютом. Самой безграничной властью.

— Ты станешь?

— Я. Ибо мы с сыном связаны. И он найдет способ сделать свою матушку еще сильнее прежнего. Но я и сейчас безупречна. Смертному меня не сразить.

— Я не уверен, что Гностического Либератора можно назвать смертным...

— Мне все равно, Нагибин. Но... Если ты расскажешь мне больше про пилюлю и Либератора...

— Ага, — я в очередной раз хмыкнул, — Если я расскажу тебе больше про пилюлю и Либератора — ты узнаешь Тайну радикальных масонов. И приблизишься к познанию Духовного Перводрева. Не считай меня идиотом, пожалуйста. Основную информацию я тебе дал. Если пойдешь штурмовать дворец — Либератор придет. И тогда тебе придется самой с ним разбираться.

— Не самой, — прощебетала Алёнка, — Вместе с моим сыном! А еще мне поможет твоя принцесска...

— Я понимаю, что принцесска теперь считает меня мудаком...

— Справедливо считает, Нагибин, справедливо!

— Возможно. Не суть. Суть в том, что я не вижу для неё поводов сотрудничать с тобой. Насколько я помню, моя жена полагает, что престол должен принадлежать Булановым и никаких Оборотничей на троне видеть не желает. Зачем ей помогать тебе взять власть?

Эти мои речи, само собой, были обращены к Ладе, которая все еще всхлипывала где-то за кадром.

Я надеялся, что принцесса услышит меня и одумается. Пусть даже её злоба ко мне оправдана, но супружеская ссора — это не повод губить мир, вываливая в него Либераторов или сажая на престол Алёнок, в конце концов...

— А я не собираюсь брать власть, — елейным голоском заявила Алёнка, — Престол займет Павел Павлович.

— ЧТО?

— Павел Павлович, — подтвердила Алёнка, — Пойми, Нагибин, все идет по прежнему плану. По твоему плану. Только теперь вместо тебя я. Мы с принцессой свергнем Стального и вернем трон законному Императору. А я... Я стану его женой! Императрицей.

Я хохотнул:

— Боже мой! Неужели Лада на это купилась...

— Конечно, Нагибин. Я же не вру все время в отличие от тебя. Кроме того, думаю, что ты оскорбил принцессу до глубины души. Она больше не верит мужикам, после общения с тобой...

— Мужикам безусловно веры нет, — согласился я, — Вот только сумасшедшим самозванным божествам веры еще меньше. Алён, ты себя в зеркало-то видела? У тебя Перводрево уже из ушей течет, а глаза блестят, как у клубного скоростного наркомана на третий день марафона... Ты безумна, полностью. И идешь к собственной смерти. И ведешь на верную смерть нашего нерожденного сына, кстати, а это меня не устраивает. Одумайся, во дворец соваться нельзя...

— Не тебе учить меня, куда мне соваться! — вспылила Алёнка.

— Ладно. Я не хотел тебя оскорбить.