Цена свободы. Дверь через дверь - Андрей Александрович Прокофьев

Не просто так, а чтобы вам же помочь. Да, не стоит удивляться. Я не самый отпетый злодей, в уже хорошо вам знакомом ведомстве, скорее, напротив. Хочу сказать, что ваши соратники уже дали немало показаний на эту тему, и очень скоро опасный объект будет ликвидирован. Так же нами были приняты меры для того, чтобы за это время не появилось еще отпечатанных копий. Так что, только добрая воля, поверьте, это много значит – высказавшись, Возков вернулся за своё рабочее место.

– С печатью ясно, а что если от руки? – сам не зная зачем, но скорее, чтобы продлить пребывание возле окна, спросил Егор.

– Согласитесь, что на это необходимо много времени. У ваших последователей, которые еще не арестованы, его нет – отреагировал Возков.

– Как сказать – не согласился Егор, вызвав раздражение Возкова.

– Бросьте, вы проиграли. Умейте признать поражение. Конечно, я отлично понимаю, о чем вы сейчас. Сохранить, передать новым адептам, чтобы после вашего исчезновения не погибло дело. Только и мы не будем сидеть, сложа руки. Я надеюсь, что вы понимаете, о чем я сейчас говорю. И еще, ответьте мне на один вопрос: стоила ли игра свеч, соизмерима ли заплаченная вами цена, с учетом вашего печального будущего, с пониманием, куда привели вы своих друзей.

– Глупый вопрос, господин следователь, я уже ответил на него, но еще раз скажу, что цена свободы бывает настолько высока, что человеческая жизнь, десять человеческих жизней – это пыль, сущий мизер. Свобода стоит намного дороже, но и любой вклад имеет значение, в этом деле не пропадет ничего, всё пойдет на алтарь, всё будет учтено.

– Ну, хватит, даже меня не хватает надолго. У вас свобода понятие эфемерное, а мы живем реальными ценностями, которые можно ощутить, осознать, иметь – всё больше раздражался Возков.

“И всё же сегодня вечером состоится серьезный разговор с сыном. Где гарантия, что Влад, в один прекрасный день, ни попадёт в компанию подобных элементов” – думал Возков, и эти размышления больно кусали отцовские чувства.

Что если Влад окажется здесь, но не за этим столом, не на отцовском месте, а по другую сторону. Как можно будет это пережить? Тогда только пулю в висок, только пулю.

– Ваши ценности – это не свобода, то всего лишь возможность получить материальные благо, чем больше вашей, мнимой свободы, тем больше барахла. Настоящая же свобода к этому никакого отношения не имеет. Вы понятия не имеете о том, что такое свобода: она внутренний мир, она то, что доступно единицам, и так было, так будет, господин следователь.

– А как же те, которым вы предлагаете обрести свободу скопом, как с этим быть? Еще я вижу, что вы не совсем даете себе отчет в собственном положении. Очень скоро с вами начнут разговаривать иначе. Думаю, что наши беседы покажутся вам чем-то милым и добрым – не смотря на Егора, что-то записывая на листочке бумаги, произнес Возков.

7

Бесконечность казалась чем-то близким. Определения ей не существовало. Пространство было ограниченно стенами, но при этом лишь в первые несколько попаданий в периметр закутка, возникало ощущение паники, которое давило на сознание: следующий раз места будет меньше, стены сдвинуться ближе к проходу. А затем отпустило. Площадь замкнутого мира не менялась. В нем появилось значительно больше воздуха, от того банальным образом стало легче дышать. Мозг, наполняясь кислородом, начал потихоньку восстанавливать свои функции. Происходило это медленно. Слишком много энергии отнимало первоначальное осознание. Очень большое количество вопросов, которые не получая ответов, могли лишь нагружать, дополнять объемность, и без того, беспросветного мрака. Неужели они оставили ему двойственную природу специально. Может, это тот интеллектуальный следователь, фамилия которого затерлась, исчезла. И ведь нельзя отрицать варианта, что всё произошедшее обычная практика, несовершенство технологии. Или застывшая в потерянном времени минута, которая, что бесконечность, что дополнение к вечности, а значит, замерший маятник в любой момент двинется, сорвется. Всё исчезнет безвозвратно. Не вернется, не перекрутится. Только и без того механизм неизвестен. Мрак сравнимый со смертью. Если бы было возможно сравнить, но нет сомнения в том, что вряд ли что-то может быть ближе, чем смерть. Отсутствие, вакуум, до той поры, пока тихое шуршание, дополненное импульсом желтых вспышек, ни вторгнется в пространство непроглядной и несуществующей темноты. И только после, появятся признаки собственного я, первые минуты, слабые еле ощутимые.

“С чем это можно сравнить?” – неестественно выпадал из ряда лишний вопрос. Но если погружение в небытие сродни с летальностью, то совсем неудивительно, что выход из этого самого небытия, можно считать рождением, может воскрешением. Только ни того, ни другого не чувствовалось. Скорее, запрограммированный цикл, в котором всё отдано установленному распорядку. Всегда одинаковому, от этого понятному, как заученное движение, но с одной небольшой разницей. Все эти движения осуществлялись сами по себе, и никогда не удавалось увидеть себя в пространстве камеры-палаты, лежащего с закрытыми глазами, являющегося трупом, у которого продолжает биться сердце. Но и здесь закрадывалось странное несоответствие: почему нельзя увидеть, если эта картинка была отчетливо доступной, если она многократно находила себе место в сознании, пусть чаще была размытой, мелькающей, подобно коротеньким кадрам из немого кинофильма, это не могло изменить осознания. Куда важнее выглядело то, что внутренний, еще плохо управляемый, мир требовал, настойчиво хотел увидеть иную часть раздвоенного существа, сделать это глазами. Просто, ровно так, как делают это обычные люди. Точно так, как было раньше, но не теперь, но не сейчас, а сейчас продолжало ускоряться, затем быстро тормозить. Стены приближались и удалялись. Увеличивалась высота потолков, с этим уменьшался собственный рост, с ним возраст, мысли, несказанные слова. Движение просило приблизиться к двери, но последняя привлекая и притягивая к себе, в один миг удалялась, а следом за этим начинал пропадать весь мир темного закутка, пока ни исчезал вовсе, уступая своё место полному забвению, которого Егор уже не имел возможности ощутить. Без мыслей, без слов, без снов…

…Сон на какое-то время крепко засел в голове. Старуха превращалась в молодую девушку. Уверенностью дополнялось осознание. Уже ставшее частью жизни учение, получило то, о чем он мог только мечтать. Дорога найдена. Проведение не обмануло. Осталось совсем немного, теперь с еще большим вдохновением, теперь вперед, без сомнений и компромиссов. Всецело в моих руках. Всецело в наших руках. Лишь отрезок времени, для того, чтобы отрывки стали цельным полотном, завершенной, окончательной картиной.

Выйдя из дома, Егор ощутил безмятежное блаженство летнего вечера. Так и подмывало закричать, не справившись с ощущение всепоглощающего