Становясь Лейдой - Мишель Грирсон

Прежнее ощущение – что Питер ее поглощает и растворяет в себе – навалилось с новой силой. Как быстро все изменилось. Видимо, дело во мне. И в ребенке.

Питер пристально посмотрел на нее. Ее распущенные волосы опускались почти до колен в хаосе огненно-рыжих кудрей.

– Может быть, тебе стоит надеть чепец?

– Я забыла его дома. Да и жарко сегодня в чепце.

Она сама удивилась тому, как легко ей далась эта ложь.

Питер нахмурился. На секунду замялся, накрутил на палец прядь ее волос и дернул вроде бы в шутку, но как-то уж слишком сильно.

– Тогда заплети косу. С косой не так жарко.

* * *

Она крепко держалась за его руку. Она чувствовала его гордость, выпирающую даже больше, чем ее раздутый живот: вот он идет с молодой женой, и пусть все видят, как он счастлив. Ему все улыбались, но их дружелюбие сразу скисало при виде Маевы, которая была выше ростом большинства здешних жителей. Она теребила кончик своей косы, старательно улыбалась и пыталась правильно произносить приветствия:

– God morgen… Hvilken nydelig ull… Uh, hva… hvor mye?[35]

Глаза у Питера сияли. Было видно, что его радуют ее относительно успешные попытки общаться с людьми. От волнения у нее звенел голос, и слова звучали, как птичьи трели. Питер, кажется, не замечал жестких взглядов односельчан, их сморщенных лиц и поджатых губ. Их скупые, отрывистые ответы были красноречивее всяких слов.

– Мама, а почему Бог дал этой женщине волосы такого странного цвета?

Обернувшись, Маева увидела у соседнего прилавка девочку лет двенадцати, которая дергала за руку мать. Женщина шикнула на дочь, продолжая разглядывать выложенных на продажу омаров. Но девочка не унималась. Женщина подняла голову и застыла, уставившись на Маеву.

– Вот уж не знаю, Унна. – Ее чопорная холодность показалась Маеве знакомой. – Наверное, у Бога есть чувство юмора.

Теперь Маева ее узнала. Она видела эту женщину в первый день, когда Питер привез ее в Оркен. Вдова на причале: женщина, потерявшая мужа в тот страшный день. Из-за шторма. Из-за Питера.

Биргит еле заметно кивнула:

– God morgen, Питер Альдестад. – Она скользнула взглядом по Маевиному животу. – Я смотрю, ты нашел, чем заняться долгими зимними вечерами.

Дочь держалась за ее руку и с любопытством разглядывала Маеву.

Питер от души рассмеялся. Не замечая яда в словах вдовы.

– Да, мы времени зря не теряли. Вы же помните Маеву, мою жену? Она должна разрешиться от бремени осенью, как раз под конец сбора урожая.

Биргит кивнула, ее улыбка казалась почти усмешкой:

– Gratulerer og velsignelser[36].

Маева попыталась не показать, что она не совсем поняла сказанное, но Питер заметил:

– Хорошо, когда добрые соседи желают нам блага, да, Мае? Tusen takk, фру Вебьёрнсдоттер.

Вдова качнула головой и указала на вершину холма:

– Раз вы ждете ребенка, вам будет нужна шерсть, да? Я слышала, что сегодня та финская девушка привезла свой товар. Оленьи шкуры, морские узлы[37], тонкая пряжа, все по хорошей цене. В честь Sankthansaften.

Улыбка Питера дрогнула:

– Моя жена, я уверен, спрядет не хуже.

Девочка дернула мать за рукав, ей явно наскучила беседа взрослых:

– Мама, я хочу есть.

Шикнув на дочь, Биргит вскинула подбородок:

– Я не сомневаюсь в умениях твоей жены. Но у нее скоро родится ребенок, появятся новые хлопоты и заботы. Молодой матери не помешает хоть как-то облегчить себе труды, их и так будет немало.

Питер тихонько откашлялся.

– God dag[38], Питер. – Биргит посмотрела на Маеву в упор, поджав губы. Она подчеркнуто попрощалась лишь с Питером и заострила на этом внимание. Потом она повернулась обратно к прилавку с омарами, но ее дочь продолжала смотреть на Маеву во все глаза.

Маеве претило соглашаться с вдовой, но она понимала, что та права.

– Может быть, все же посмотрим на товары той финской девушки? Вдруг у нее будут цветные нитки или хорошая шерсть для вязания?

Питер как будто занервничал. Но тут же взял себя в руки и кивнул:

– Конечно, милая. Слово жены для меня закон. Но ты вся горишь. Тебе, наверное, жарко. Давай я сам поднимусь на холм, а ты пока посидишь на причале. Я скоро вернусь.

Она хотела возразить, хотела сказать, что она сама выберет, что ей делать. Но не смогла устоять перед возможностью посидеть в одиночестве рядом с морем. Она наблюдала, как он, склонив голову, поднимался на холм.

* * *

Маева поежилась и обняла себя за плечи. Она почему-то озябла, хотя на улице было тепло. Она пошла сквозь толпу к скамейке на пристани, не сводя глаз с маяка. Люди, случайно толкавшие ее в давке, вздрагивали, и отшатывались, и обходили ее по широкой дуге, словно она была лужей грязи или больным животным. Может быть, мне это кажется. Она пыталась улыбаться, но так было еще хуже. Люди отводили глаза и старались быстрее пройти мимо, матери спешили увести детей подальше. Теперь, когда рядом не было Питера – ее щита, – она особенно остро ощущала свое одиночество.

Она остановилась у стойки с torrfisk[39]. Ее рот наполнился слюной; в животе заурчало. Еще недавно Маеву тошнило от одного только запаха сушеной рыбы. Но период утренних недомоганий уже миновал, и теперь ей постоянно хотелось есть. Она вынула из кармана монетку.

– Можно мне одну рыбу, пожалуйста?

Продавец, пожилой рыбак с густой черной бородой, продолжал невозмутимо развешивать рыбу на стойке, будто не слыша Маеву. Она повторила свою просьбу, решив, что, наверное, у нее что-то не так с произношением. Рыбак по-прежнему не обращал на нее внимания. Она повторила в третий раз, чуть громче, и тут кто-то мягко взял ее под локоть.

– Ты слышал, что говорит дама. Одну… нет, давай две. Vær så snill.

Светловолосый мужчина отпустил локоть Маевы, чтобы расплатиться за рыбу. Потом протянул одну рыбину ей и улыбнулся.