Царица темной реки - Александр Бушков

Положение – врагу не пожелаешь. Командира роты неизвестные авантюристы спеленали посреди расположения его части, когда вокруг – сотня моих бойцов… Рот они мне заткнули кляпом из моего же собственного полотенца, так что на помощь не позовешь.

– Нам непременно нужно поговорить, поэтому кляп изо рта у вас сейчас вынут, – продолжал Янош. – Надеюсь, вы понимаете, что позвать на помощь вам не дадут? Если да, кивните.

Я угрюмо кивнул. Я не трус, трусы на войне долго не живут, но сейчас все козыри были у них на руках: попробуй я закричать, торчащие за спиной два его помощника (сообщника?) моментально заткнут глотку тем же полотенцем. Разок удастся вскрикнуть, не более того. А снаружи и не услышат – дом старинной постройки, стены в три кирпича, дверь массивная, обычно, сидя у себя, я даже шагов по коридору не слышу, если не топочут сапогами очень уж громко…

Чтобы они не полагали меня совсем уж сломленным, я спросил довольно независимым тоном:

– И о чем же вы хотите поговорить?

– Тема для разговора будет одна, – спокойно сказал Янош. – Вот эти две картины и все, что с ними связано.

Портьеры на обеих картинах были отдернуты, как я их и оставил. Я хотел пожать плечами, но эти стервецы плотно примотали их к спинке кресла.

– Картины как картины, – сказал я. – Хотя искусствовед я недоучившийся – я вам как-то говорил, – уверенно определю классический восемнадцатый век. Фамилия художника мне ничего не говорит, так что он, вероятнее всего, из множества незнаменитых, которые…

Янош подался вперед:

– Не заговаривайте мне зубы, у нас мало времени! На обеих рамах нет «замков», а на портрете к тому же нет этой чертовой Эржи. Значит, обе картины открывались. Вы ее видели, вы с ней говорили и даже… общались. – Он с улыбочкой посмотрел на постель, где валялись две подушки, а остальное пребывало в совершеннейшем беспорядке. В его глазах было обыкновенное человеческое любопытство. – Интересно, на каком языке? Вы не знаете ни венгерского, ни старого немецкого, а ей неоткуда было знать русский. Неужели все время на пальцах, как глухонемые?

Вот так он, сам того не подозревая, выложил кое-какую ценную информацию о себе. Признаться, когда началась эта заварушка, у меня мелькнула шальная мысль: а что, если эти молодчики вслед за Эржи заявились к нам из восемнадцатого века, причем довольно давно, так что успели здесь освоиться и обжиться? Нет, по всему выходило, что они из нашего времени. Будь они современниками Эржи, непременно знали бы, что у нее есть и крепостные-русины, и она неплохо говорит по-русински…

– Послушайте, капитан, – неожиданно мягко сказал Янош. – Ну к чему это гордое молчание? Все, что здесь произошло, – совершенно не ваше. Настолько в стороне от вашей обычной жизни, занятий, образа мышления… Случайное пересечение, и только. И должно быть вам абсолютно чуждо…

И ведь в глубине души я признавал, что он полностью прав… Это, несомненно, охотники, о которых я уже кое-что слышал. Точнее, их наследники – что-то мне плохо верится в людей, способных прожить двести лет. Но если наследники охотников заняты прежним делом, выходит, свое дело продолжают и наследники тех, за кем охотятся? И он прав, зараза, – это не мое…

– Поскольку картины вновь стали картинами, она уже не вернется, верно? – спросил Янош. – И уйти она могла только туда, к себе, – он кивнул на пейзаж. – Так ведь?

– Да, – угрюмо сказал я.

– Ключи, скорее всего, сняли совершенно неумышленно ваши солдаты? Польстились на красивые бесхозные вещички. Солдат всегда солдат, падок на все блестящее, как сорока…

– Угадали, – буркнул я.

– И где они сейчас?

– Вон там, в ящике ночного столика, – сказал я.

И ничуть не презирал себя за то, что откровенничаю с ним. В конце концов, я был не на допросе у фашистов, домогавшихся бы у меня советских военных тайн. Здесь было нечто совсем другое, не имевшее отношения к моей обычной жизни и делу, которому я служил. Да и не выдал я ему ничего. Эржи ведь сказала, что «дверь» закрылась навсегда, что охотники открывать ее не умеют…

Янош повел подбородком, и я услышал, как за моей спиной открывается ящик и позвякивает серебро.

– Послушайте, кто вы такие? – спросил я.

– Какая разница, как нас называть? – пожал плечами Янош.

– Охотники за ведьмами? – спросил я с легкой иронией.

– Да бросьте вы, – поморщился Янош. – Здесь нет ни ведьм, ни колдовства, ни черной магии… и это, по-моему, опаснее всего. Пытливый человеческий ум и без подсказки дьявола может наворотить такого, что погубит мир…

– А вы не преувеличиваете?

Он прямо-таки впился в меня взглядом:

– Вы случайно не были в том домике?

– Ну, был, – сказал я. – Любопытно стало. Все-таки восемнадцатый век, доподлинный…

– И что вы там делали?

– Да ничего, – сказал я. – Посидел немного в гостях и ушел к себе. Как-то не было у меня желания расхаживать по восемнадцатому веку, даже с автоматом на плече. Что, на костер теперь потащите?

– Не говорите глупостей, – отмахнулся Янош. – Наоборот, вас можно только похвалить за столь благоразумное поведение. – Он нехорошо сузил глаза. – А теперь представьте, что в такую «дверь» попал умный гауптштурмфюрер СС. Именно с автоматом на плече, а то и со взводом эсэсовцев. Или умный нилашист[3]. Или просто профессиональный вор-взломщик, для которого там раздолье. Что будет с историей и со всем нашим миром, если какой-нибудь беззастенчивый тип начнет корежить прошлое? Вот и делаем что можем.

– Да, маскироваться вы умеете… – сказал я.

Я уже понимал, что убивать они меня не будут – а смысл? – и решил позволить себе легкую язвительность – как моральную компенсацию за то, что они со мной проделали.

– Что вы имеете в виду?

– Вашу правую руку, – сказал я. – Ногти, точнее, их полное отсутствие. Крайне убедительный штрих к образу коммуниста-подпольщика, которым вас несомненно считают в Дебрецене. Вам это проделали под хорошим наркозом, конечно?

– Без всякого наркоза, – бесстрастно сказал Янош. – В здешней политической полиции наркоз был как-то не в ходу. Мне действительно какое-то время в интересах дела пришлась выступать в образе коммуниста-подпольщика. Группу взяли. – Он усмехнулся одним уголком рта. – Я же не мог сказать им, кто я на самом деле. Ну а выдавать секреты подполья было бы непорядочно. Вот и…

Мне стало неловко – признаться, ткнул он меня мордой в грязь. Я как-то сразу ему поверил, что именно так и было. Пробормотал:

– Извините…

– Пустяки, – отмахнулся Янош и решительно встал. – Ну что же, не вижу смысла затягивать беседу. Вы уж извините, но какое-то время вам придется пробыть в таком положении – чтобы мы успели отъехать достаточно далеко. Кто вас знает, вдруг поднимете тревогу. Правды вы, конечно, не расскажете никому, чтобы не угодить к психиатрам, но мало ли что можно выдумать… Потом придет дворецкий и вас освободит.