Однажды днем, а может быть, и ночью... - Арнольд Штадлер

Сейчас Франц Маринелли, ночью не сомкнувший глаз, полумертвый от усталости, стоял с табличкой «Делегация писателей из Вены» в зале ожидания аэропорта Хосе Марти и, стоя, то и дело на несколько секунд засыпал.

Исполненные лучезарных надежд гости из Вены скоро пройдут через эти автоматические двери из матового стекла. У Розы Земмеринг в руках будет «Рай», который она, вероятно, читала, стоя в длинной очереди на таможенном контроле. Он знал ее, как и остальных, только по фотографиям. В Вене ему описывали ее как даму со сложным характером.

Франц торчал здесь, чтобы встретить делегацию австрийских писателей, которым он когда-то, еще в Вене, давным-давно пообещал в ближайшие дни и недели показывать Гавану. Этого ему, естественно, совершенно не хотелось. Но в конце концов они с Рамоной все последние месяцы жили на деньги, которые ему за это платили.

Для гостей из Вены уже был приготовлен автобус с кондиционером фирмы «Кубатур».

Маринелли приехал в аэропорт на такси, в коричневом костюме, в галстуке цветов кубинского флага, повязанном по здешней моде, все еще красивый, хотя и слегка потрепанный. Именно такими бывают влюбленные до безумия — невыспавшимися и утомленными. Он едва успел в аэропорт к назначенному времени: когда приземлялся самолет, он пробирался между носильщиками и их тележками, неизвестно почему опасаясь, что писатели уже прилетели и как идиоты болтаются по залу, а может быть, уже звонят в посольство, чтобы узнать, куда он запропастился.

Он не переставал надеяться, что самолет опоздает, однако больше всего ему хотелось, чтобы венцы вообще не прилетели, а погибли в авиакатастрофе, а ему еще и заплатили бы неустойку.

Или пусть лучше остались бы в живых, ну, скажем, их похитили бы, самолет угнали, и сейчас они летят в противоположном направлении, бензина на борту еще надолго хватит, пускай, он не против. Он же не бессердечная тварь, он не такой, как они. Пусть все останутся в живых, и Рамона тоже, Рамона, в последнее время слишком часто мурлыкавшая «бэби», и писательница Роза Земмеринг, несколько недель терзавшая его факсами, звонками в посольство и электронными письмами.

Но с каждым шагом надежды на спасение таяли… Весь в холодном поту, он невидящими глазами уставился на табличку «Llega- da» — «прибытие», какое, в сущности, красивое слово…

Скоро он скажет: «Я так р-р-рад», — со старинным великосветским произношением, как некогда Клэр в фойе оперного театра, и будет, мысленно посылая к черту или куда подальше, одному за другим пожимать руку членам этой делегации, и улыбаться, смотря им в глаза, и уверять, что он рад наконец с ними познакомиться, и счастлив десять дней повсюду сопровождать их на Кубе, и сделает все от него зависящее, чтобы их пребывание здесь стало незабываемым и так далее. И, войдя в зал ожидания, он немедленно изобразил на лице смирение и покорность судьбе.

«Похвала лжецу» — вот как стоило бы озаглавить его кубинский дневник. Он хотел в последний раз осмотреть себя в зеркале, обставленном пальмами и обрамленном национальными флагами Кубы, едва нашел свое отражение на фоне пестрой суеты зала, а найдя, взглянул на себя с ужасом, словно на костюме пятна спермы, — таковы были угрызения совести, всю жизнь представавшие перед ним в зеркале во весь рост.

Тем-то он и отличался от настоящих лжецов, что лгал без всякого удовольствия. В отличие от отца он стыдился своей изолгавшейся жизни. Угрызения совести, может быть, были для Франца чем-то вроде верной подруги, которая искренне к нему привязана и никогда в жизни не изменит.

Франц был немало удивлен, поняв, что делегация сократилась до трех человек. От восьми первоначально заявленных писателей «плюс сопровождающие» остались три бледных, как снятое молоко, лица. К нему подошли только Роза Земмеринг и двое «путешествующих без сопровождающих» писателей, причем господа писатели ни эту Земмеринг, ни его знать не желали. Франц понял, что предстоят трудные дни в обществе людей, которые, как избалованные дети, ни минуты не могут побыть одни и то и дело просят чего-нибудь новенького.

А может быть, и к лучшему, что придется заниматься мерзкой делегацией, это отвлечет его от мыслей о Рамоне и предстоящей свадьбе… Ну, вот как с болью, которую переносить легче, когда она гнездится сразу в двух местах.

Писателям были предоставлены несколько возможностей: либо встретиться с союзом писателей Монголии, либо поехать на конференцию в Бомбей и параллельно пройти курс аюрведы[59], либо совершить роскошное путешествие в города Великих Моголов[60], где туземцы улыбаются и качают головами, когда говорят «да». Но они выбрали поездку на Кубу, и все из-за фильма Вима Вендерса. А расплачиваться пришлось Маринелли.

Тем временем наступил вечер. Утром, в семь, ему предстоит завтракать с писателями (завтрак в обществе писателей, вот ужас-то, кому это знать, как не'Францу) и обсуждать культурную программу. Венцы из-за шестичасовой разницы во времени, конечно, проснутся, словно жаворонки, уже в четыре, в Вене как раз будет десять, а их коллеги-писатели только-только будут вползать в начинающийся день.

Обычно в эти ранние утренние часы Рамона сонно произносила «бэби», не открывая глаз.

И мурлыкала «банана», и томно тянулась к нему, такая красивая. А вместо этого здесь торчат трое этих идиотов из Альзергрунда[61], двое мужиков и баба, оделись, словно в тропики собираются, потеют, измученные, но счастливые, ждут, что сейчас с ними произойдет что-то яркое и необычное.

Первая, кого он вычислил, была Роза Земмеринг. Наверняка псевдоним, а на самом-то деле какая-нибудь Нудельхубер. Его еще в Вене предупреждали, какая она склочная. И он нисколько не удивился, когда именно эта тетка первой до него добралась.

А он сказал: «Я так рад! Хорошо долетели? Вы наверняка устали, сейчас поедем в отель», — и так далее, и чуть было снова не заснул.

Роза Земмеринг тотчас же отметила свое первое впечатление для досье, которое собиралась предъявить кому следует в Вене, и, чтобы все записать, сначала прошла в туалет, смотря по сторонам с невинным выражением, словно действительно всего-навсего ищет туалет, все повторяя себе под нос: «Пойду-ка я посмотрю, вдруг тушь потекла».

Если он с ними не заснет, это уже будет подвиг.

Вероятно, Роза быстро-быстро записала все, что бросилось ей в глаза: во-первых, что руководитель туристической группы еще в аэропорту, встречая делегацию, спал на ходу; во — вторых, что делегация вынуждена была сама во всем разбираться, и в-третьих, что она, Роза, взяла на себя обязанности экскурсовода и даже хотела дать остальным указания в микрофон, но он не работал.