Корейские мифы. От небесного владыки и принцессы Пари до королей-драконов и духов-хранителей - Кёндок Ли

– Есть у меня к вам одна просьба…

– Что еще за просьба? – важно спросил Мама-син.

– Будьте милостивы к детям, которым я помогла появиться на свет! – горячо попросила Самсын-хальман.

У Мама-сина перекосилось лицо.

– Что?! Да как ты смеешь! – выпучив глаза и потрясая кулаком, закричал он. – Где это видано, чтобы какая-то женщина преграждала путь знатному лицу? Ты еще и требуешь, чтобы я был милостив? Какая неслыханная наглость!

Самсын-хальман повесила голову, будто лишившись сил, а Мама-син еще больше разошелся.

– А ну, с глаз моих долой!

Ничего не ответила ему Самсын-хальман. Мама-син оскорбил ее до глубины души. По сравнению с этим унижение от дочери короля-дракона казалось каплей в море. Принцесса кипела от негодования, но терпела ради детей. Ей хотелось наброситься и перевернуть паланкин Мама-сина, однако она понимала, что могут пострадать невинные. Стиснув зубы, Самсын-хальман прошла мимо, а Мама-син продолжал сыпать бранью ей вдогонку.

Богиня чадородия ничего ему не отвечала, только отошла в сторону со сложенными ладонями и опущенной головой. С того дня Мама-син рассвирепел и уже никого не щадил.

При заражении оспой начинается лихорадка и все тело покрывает сыпь. Это чрезвычайно заразная болезнь с высокой долей смертности, погубившая в старину множество детей. Даже в случае выздоровления на лице остаются неприятные на вид рубцы – оспины. Самсын-хальман, видевшая за тысячи ли, знала, как мучаются от оспы дети, и у нее разрывалось сердце.

Ярость жизни

Самсын-хальман не на шутку разозлил произвол Мама-сина. Ее покорность была продиктована заботой о детях, а не слабостью. Мама-син пренебрег ее просьбой и оставил на лицах детей страшные рубцы. Многие умерли. Видя изуродованные детские лица, Самсын-хальман тряслась от негодования и приговаривала: «Ну ничего, скоро ты сам приползешь ко мне на коленях и будешь молить о пощаде!»

Богиня долго размышляла, как проучить своевольного Мама-сина. Наконец она взяла цветок жизни, с помощью которого помогала зачать детей, и, явившись в дом к духу оспы, сделала так, чтобы его жена, Сосингук-манура[19], понесла дитя.

Узнав, что жена беременна, Мама-син несказанно обрадовался. Не зря говорят, что и ежу милы его ежата. Супруги с веселым волнением ждали рождения ребенка. Прошел месяц, другой – не успели и глазом моргнуть, как девять месяцев пролетели. Мама-син не мог дождаться, когда родится малыш. Но вот и еще месяц миновал, а ребенок как будто и не думал появляться на свет.

Дерево Самсын в фольклорной деревне Хахве. Shutterstock / trabantos.

Живот Сосингук-мануры все рос и рос, пока не стал размером с гору, как случилось с женой Имбакса. Но Самсын-хальман не приходила, чтобы цветком рождения помочь женщине разрешиться, поэтому дитя не могло покинуть материнскую утробу.

Время шло, Сосингук-манура была уже на грани жизни и смерти. Мама-син ходил чернее тучи. Его жена лежала без чувств. Внезапно очнувшись, она схватила мужа за руку и взмолилась:

– Прошу, ступай к Самсын-хальман, чтобы она помогла ребенку родиться! Иначе я умру. Умоляю!

Но даже видя, что жена в смертельной опасности, Мама-син не спешил выполнять ее просьбу.

– Где это видано, чтобы знатный муж просил о чем-то женщину?

Такой уж был у него нрав. Однако бросить жену и ребенка в пасть смерти он тоже не мог. С недовольным видом Мама-син собрался к Самсын-хальман. Он, как обычно, сел в высокий паланкин и в сопровождении свиты, весь преисполненный важности, отправился в путь. А вперед послал гонца, чтобы тот предупредил Самсын-хальман о его визите.

Ехал он нарочно не спеша. Мама-син рассчитывал, что Самсын-хальман сама босиком выбежит ему навстречу. Но вот проехали развилку, позади остался мост, а Самсын-хальман не было и в помине.

«Черт бы ее побрал! Я ведь нарочно заранее предупредил», – злился Мама-син.

Вдалеке показался дом Самсын-хальман. Мама-син решил, что хозяйка ждет его у ворот, однако ее нигде не было видно. Во дворе стояла тишина. Оскорбленный, Мама-син хотел было повернуть назад, но ради жены, лежавшей при смерти, вылез из паланкина и пошел к дому.

– Эй, есть кто-нибудь? – крикнул он.

Никто не отозвался.

– Самсын-хальман, выйди – поговорим.

Ответа не было. Мама-син оттеснил слуг и подошел к порогу.

– Помоги моей жене Сосингук-мануре.

Тут Мама-сину вспомнилась его первая встреча с богиней чадородия, и он понял, в какую беду попал. Ему ничего не оставалось, как опуститься у порога на колени и молить:

– Спаси мою жену и ребенка!

Мама-син уткнулся лбом в землю. Прошло время, и наконец раздался спокойный голос Самсын-хальман:

– Если ты хочешь позвать меня в свой дом, ты должен сделать то, что я тебе скажу.

Объятый тревогой, Мама-син покорно ответил:

– Я сделаю все, что ты скажешь.

Старый буддийский монах. Юн Дусо (1668–1715). Из коллекции Национального музея Кореи (© National Museum of Korea).

– Возвращайся домой, обрей голову наголо, переоденься в монашескую робу и колпак, а потом приходи сюда босиком и пади ниц у порога, тогда я помогу.

Гордость Мама-сина, уже и без того давшая трещину, была разбита в пух и прах. Больше упорствовать он не мог. Единственным его желанием было спасти жену и ребенка.