Цветок на ветру - Маргарет Пембертон

– Да, Рори. Я очень хочу с тобой дружить.

Рори расплылся в улыбке, и хотя Оливия старалась смотреть только на епископа Фавье, сила воли ей изменила. Она подняла глаза и встретилась взглядом с отцом Рори, глаза которого весело блестели. Оливия поняла, что он тоже прекрасно помнит этот случай. Он слегка улыбнулся, и ей сразу стало легче. Между ними протянулась незримая нить. Совсем невидная, неощутимая, но все же существующая. Даже его безумный гнев после случая с Филиппом не разорвал этой нити.

Ответная улыбка тронула уголки ее губ, и темные глаза блеснули дьявольским лукавством. Она улыбнулась еще шире, и Льюису показалось, что яркий луч солнца внезапно пронзил полумрак тесного помещения.

– Мы просто обязаны поговорить с месье Шамо, доктором Джорджем Моррисоном и сэром Клодом, – настаивал епископ.

Льюис взял сына за руку и нехотя оторвал взгляд от Оливии.

– Необходимо созвать совет глав дипломатического корпуса, – продолжал епископ Фавье, шагая взад-вперед. – И убедить сэра Клода Макдоналда в серьезности ситуации. Если члены совета придут к единому решению, можно прислать подкрепление из Тяньцзиня.

– Я немедленно отправляюсь в посольский квартал, – решил Льюис и, когда Рори огорченно вздохнул, ободряюще сжал его ладошку. – Возможно, сэр Уильям Харленд уже имел возможность потолковать с сэром Клодом. Если же нет, я поговорю с ним сам, а потом отыщу Моррисона и Шамо.

– Прекрасно, – энергично закивал епископ. – Идите, Льюис. Нельзя терять ни минуты.

Оливия снова отвернулась, когда Льюис обнял и поцеловал сына. Они оставили Рори с епископом и снова вышли в запруженный людьми двор.

– Нельзя ли пойти вместе с вами к месье Шамо и доктору Морриеону? – нерешительно попросила Оливия.

– Нет, – твердо ответил Синклер. – Вам нужно отдохнуть.

– Но я вовсе не так уж устала, – возразила девушка.

– Вы на ногах едва держитесь, – грустно усмехнулся он. – Вы сделали что могли, Оливия, и большего от вас нельзя требовать.

Она не стала протестовать. Знала, что это бесполезно. Даже сейчас она задерживает его. Не помощница, а помеха.

Они снова прошли через ворота Умэнь, увертываясь от тележек и стараясь не столкнуться с путниками. Оливия мучилась мыслями о том, что столько намеревалась сделать, а теперь… теперь признана свое бессилие. Она точно знала, что просить Филиппа бесполезно. Он совершенно безразличен к судьбе китайских христиан, пытающихся добраться до Пекина, пока не напали «боксеры». И она инстинктивно понимала, что он ни за что не станет рисковать жизнью, объезжая ближайшие миссии и провожая обитателей в город. Единственное, что она может сделать, – поговорить с леди Макдоналд и убедить ее открыть ворота посольства для беженцев – женщин и детей.

Широкая, прямая Посольская улица казалась почти пустой в отличие от переполненной людьми западной части города. Оливия надеялась, что ей удастся попрощаться с Льюисом с глазу на глаз, но когда они приблизились к высокой ограде, окружавшей зеленые сады резиденции Харлендов, раздались облегченные восклицания и навстречу им ринулась горстка домашних слуг.

– Похоже, ваш дядя собирался отправить поисковую экспедицию, – сухо заметил Льюис, когда горничные, садовники, повара и судомойки взяли их в кольцо. За ними спешил сэр Уильям.

– Слава Богу! – с облегчением воскликнул он, обнимая Оливию. – Я опасался худшего, дитя мое. Ходят слухи, что «боксеры» уже проникли в город и даже условились о дне нападения на соборы и миссии.

– Нет! – вскрикнула Оливия, вспомнив сестру Анжелику, Лань Куй и лукавую улыбку Рори.

– Заходи. Тебе нужно поесть, отдохнуть, – продолжал сэр Уильям, с благодарностью пожимая руку Льюиса. – Я должен увидеть сэра Клода через полчаса. Где вас можно найти, чтобы сообщить новости?

– «Отель де Пекин».

Оливия, оставив попытки вырваться из объятий дяди, с тоской глянула на Синклера.

– Льюис, но как могли «боксеры» проникнуть в город, в миссию, в собор? Надеюсь, беженцам ничего не грозит? – допрашивала она. И тут привычная сдержанность покинула ее. Из сердца словно вырвался крик: – Рори! С Рори ничего не случится?

На белом как полотно лице Льюиса сверкнули глаза.

– Пока посланники не потребуют подкрепления, опасность грозит всем, – пояснил он и, не замечая любопытных взглядов китайских и европейских слуг и сэра Уильяма, все еще державшего руку на плече Оливии, шагнул к ней и взял ее за подбородок.

Этот краткий миг тянулся для Оливии вечность. Именно сейчас она стала безраздельно принадлежать ему. Темные глаза встретились с голубыми, мужские губы – с женскими. Радость вспыхнула в ней, безумная и беспредельная. На секунду показалось, что она сейчас умрет и ничуть не пожалеет об этом!

Словно из другого мира донеслись возмущенные протесты дядюшки, потрясенные возгласы слуг. Но тут он поднял голову, продолжая держать ее в плену своего взгляда, и только потом повернулся и ушел.

Он отправится к Шамо. К доктору Моррисону. Они навсегда расстались, но она любит и всегда будет его любить.

– Позор! Непростительно… – кипел дядя, провожая ее к дому. – Негодяя следует высечь кнутом!

Но Оливия не обращала на него внимания. Льюис поцеловал ее. И она вечно будет помнить его поцелуй. Этого у нее никто не отнимет.

Тетя не встретила Оливию. Она все еще лежала в постели, возвращая силы нюхательными солями и рюмочкой бренди. Оливия направилась к себе и, устало поднимаясь по лестнице, все еще слышала возмущенные тирады дядюшки, который считал, что Синклеру суждено окончить дни свои на виселице.

Девушка слегка усмехнулась. Ее совершенно не заботили пророчества дяди. Она познала любовь и никогда не удовольствуется меньшим.

Пока горничная наливала в ванну горячую воду, Оливия прилегла на кровать. Радость сменилась отчаянием. На свете существует только один Льюис Синклер. Второго такого просто не найти. Бесстрашного. Отважного. Его сила, и мужество, и безграничная доброта… Ничья другая улыбка не может сразить ее, никакой другой взгляд не повергнет ее в трепет.

Перед ее глазами возник четкий профиль, властное лицо с твердым подбородком, иссиня-черные волосы, густые и блестящие, завивавшиеся на концах.

Жар охватил тело Оливии. Она крепко сжала кулаки. Он женат, женат, женат и никогда не будет ей принадлежать.

Желая выбросить из головы мучительные мысли, Оливия вскочила, отпустила горничную, сорвала пропыленную китайскую одежду, которую не снимала с тех пор, как покинула виллу. Льюис показал ей, какова истинная любовь, но они не имели права любить друг друга.

Оливия ступила в душистую воду, всем сердцем завидуя незнакомой китаянке, которую не удостоила бы разговором ни одна европейская дама.

Вымывшись, она снова легла и проспала восемнадцать часов. И проснулась назавтра, только в семь вечера.