Страсть Клеопатры - Энн Райс

Все в ней было окутано тайной для него. Он, когда пил эликсир, был мужчиной в расцвете сил; она же представляла собой иссохший труп, когда он пролил на нее свое зелье. Ему никогда, по-видимому, не приходилось гореть в таком огне, в котором выжила она. Поэтому ему трудно было сейчас – как, впрочем, и раньше – угадать, что у нее на уме, каковы ее планы, не говоря уже о том, какая перспектива открывается впереди перед ее телом и душой. А душа ее была не менее пылкой, чем его собственная. Он видел это своими глазами, когда она боролась за продолжение своей жизни.

Он встал на ноги и, дав знак Самиру оставаться на месте, принялся расхаживать по просторному гостиничному номеру, зная, что Джулия неотрывно следит за ним.

Он многое вспоминал и пытался подытожить для себя все, что ему было известно про эликсир.

За те тысячи лет, которые прошли с момента, как он отобрал его у той болтливой старухи, хеттской жрицы, он много раз проверял силу эликсира и его свойства, а также убедился в его немудреной простоте. Во времена, когда он был царем Египта, у него была высокая цель использовать эликсир бессмертия для создания изобилия продуктов. Но выращенное таким образом зерно нельзя было есть: его пришлось полностью собрать и утопить на дне моря. Поскольку множество людей, едва отведав его, погибло в страшных мучениях.

В последующие годы он выяснил, в какой мере солнечный свет может влиять на него и поддерживать его силы. И до какой степени он может ограждать себя от жизненной силы земного светила, погружаясь в сон, близкий к состоянию смерти; сон, в котором его тело усыхает и чахнет. Естественного света, непосредственно от солнца или отраженного от ночного неба, хватало, чтобы поддерживать его жизнь. Глубокий сон наступал только тогда, когда он полностью ограждал себя от любого источника освещения на несколько дней.

Это он и сделал две тысячи лет тому назад, когда его отказ дать Клеопатре эликсир для Марка Антония привел к ее самоубийству, и Египет попал под власть Рима.

Думать об этом сейчас было мучительно, но отныне так будет всегда.

Тяжело было вспоминать, как она преследовала его, когда они обнаружили тело Марка Антония, покончившего с собой. Как она умоляла воскресить Марка Антония из мертвых, взывая к нему, Рамзесу. Настаивала, что только он может сделать это с помощью своего драгоценного секретного эликсира.

А он дал ей пощечину! Он ударил ее за одну только мысль использовать эликсир для подобных целей. И по иронии судьбы (подумать только!) через две тысячи лет он применил волшебное зелье именно при таких же обстоятельствах, правда, для останков не Марка Антония, а ее собственных.

Теперь, когда его поступок в Каире привел к угрозе, от которой, возможно, им всем не уйти никогда, не обернется ли прежняя любовь Клеопатры к нему злом и ненавистью?

Джулия, почувствовав его внутренние страдания, подошла к нему и нежно положила руку на его плечо.

– Ты считаешь, что за распродажей этих сокровищ стоит Клеопатра, которая за вырученные деньги купила молчание всех тех в больнице, кто мог ее запомнить? – спросила Джулия.

– А также всех тех, кто мог вспомнить, сколь быстро она выздоровела, – вмешался Самир. – Но как знать, нужны ли вообще такие предосторожности? Кто поверит сказкам о ее чудесном исцелении?

– Есть ли у нас причины полагать, что она снова кого-то предала смерти? – продолжала Джулия.

– Нет, вовсе нет, – ответил Самир. – Однако мы точно знаем, что она очень энергична, раз проехала через весь Египет. И что она не одна.

– Нам известно и еще кое-что, – заметил Рамзес.

– Что же это, дорогой? – спросила Джулия.

– Мы определенно знаем, что, если она снова решится на убийство, нам мало что удастся сделать, чтобы ее остановить.

Увидев, как помрачнели лица его компаньонов, он пожалел, что сказал это. Но это была правда. Суровая, неотвратимая правда, которую им следовало знать.

Когда же он набрался мужества, чтобы взглянуть на Джулию, в глазах ее не было страха, а лишь сочувствие и тревога. Тревога за него. Это поразило его.

– Я не хочу, чтобы ты понапрасну корил себя за это, Рамзес.

– Сейчас я вас покину, – тихо сказал Самир. – Мои люди потеряли ее в Александрии, но, возможно, им удастся найти ее снова. Если хотите, я могу организовать проверку всех кораблей, прибывающих в Англию из Порт-Саида. Дайте мне знать, каким будет ваше решение, мой повелитель, и я все исполню.

– Нет, Самир, – возразила Джулия. – Вы не должны уходить так скоро. Побудьте с нами. Отдохните. Поешьте что-нибудь. Я распоряжусь, чтобы вам подготовили комнату.

– Нет, но я вам благодарен за заботу, – ответил Самир. – Я остановился у своего давнишнего знакомого по Британскому музею. Утром я вернусь в Лондон убедиться, что в вашем доме вы будете в полной безопасности.

– В безопасности? – удивилась Джулия. – Разумеется, там безопасно.

– Конечно. Но сердце мое успокоится только тогда, когда я проверю это лично. Как успокоилось оно сегодня вечером, когда я увидел вас в «Максиме», таких красивых и полных жизни.

Он поднялся и взял Джулию за обе руки, а та поцеловала его в щеку.

– Доброй ночи, дорогая Джулия. Доброй ночи, мистер Рамзи. – Произнеся это вымышленное имя, Самир робко улыбнулся. – Я бы хотел прибавить еще «и приятных сновидений», но увы…

И он вышел, закрыв за собой дверь.

* * *

Когда Самир ушел, Джулия перевела взгляд на Рамзеса. Впервые за много недель она выглядела такой встревоженной. Ему это очень не нравилось. Как не нравилось и то, что их похожее на сон путешествие по странам и континентам оборвалось так внезапно.

Но что в действительности ее тревожило? Казалось, ее больше беспокоило его мрачное настроение, чем то, что Клеопатра жива и здравствует.

– Ты думаешь, нам следует бояться ее, Рамзес?

– Она грозила сломать тебе шею, как тростинку. Я в точности передаю ее слова.

– Ну, сейчас это у нее уже не получится. К тому же она сказала это уже после того, как ей это не удалось. Потом мы с ней, если помнишь, были наедине довольно долго, но она лишь бросала мне угрозы.

– Да, но тогда ей помешали, не так ли? Неужели ты действительно веришь, что с тех пор она изменила свои намерения?

– Наверняка этого никто сказать не может.

– А я могу, – сказал Рамзес. – Из Оперы ее выгнало чувство гнева. Она испытывала досаду и злость на меня за то, что много лет назад я допустил, чтобы Марк Антоний потерпел в бою поражение и потому погиб. Ее переполняли эмоции, она потеряла контроль над собой, поэтому выехала на железнодорожные рельсы. Видишь ли, она никогда не хотела эликсира для себя. Я предлагал ей его, когда она была царицей, но она отказалась. Клеопатра попросила его, лишь когда ее любовнику грозил крах, но даже тогда она просила его исключительно для него, для него одного. И все ради осуществления безумной мечты о создании бессмертной армии.