Дикая роза - Айрис Мердок

Приняв это решение, он оторвал от башни взгляд и далеко внизу увидел Миранду, только что спустившуюся с парадного крыльца. С хозяйственной сумкой в руке она двинулась по дороге к воротам. Он подумал было о том, чтобы прямо сейчас, пока её нет, сбегать в её комнату и положить кинжал на кровать. Но спохватился, что, неожиданно увидев его там, она может испугаться. Мысль, что он избавил её от испуга, наполнила его теплым, покровительственным чувством. А потом что-то в её медленно удаляющейся фигуре сорвало его с места — он сунул кинжал в карман плаща и бегом сбежал с лестницы.

За воротами Миранды уже не было видно, но, пробежав немного по дороге в деревню, он увидел её впереди и перешел на шаг. Дорога шла под уклон, слева тянулся питомник, и Боушот с двумя работниками трудился между рядами кустов. Вдали розы сливались в пестрое пятно. Сейчас все они уже были в цвету. Он подивился, куда это идет Миранда, и решил, что в лавку. Хотя это было странно — она терпеть не могла ходить за покупками. Тут она оглянулась, увидела его и остановилась, поджидая.

Пенн догнал её, но не знал, что сказать. Сразу отдать ей кинжал он не решился и потому сказал первое, что пришло в голову:

— Хэтфилда не нашла?

— Я не ищу Хэтфилда, — сказала Миранда и медленно пошла дальше, размахивая сумкой.

— Я не про сейчас говорю, я думал, может, ты его уже где-нибудь нашла.

— Я его не искала. Я не люблю кошек. Ежики лучше. — Это было сказано рассудительным голоском, в котором Пенн услышал поощрение.

Он отважился на шутку:

— А я думал, все девочки любят кошечек и лошадок.

— Я не девочка, — сказала Миранда таким тоном, что у Пенна голова пошла кругом — кто же она в таком случае?

Чтобы немного прийти в себя, он продолжал тяжеловесно-шутливо:

— И лошадок тоже не любишь?

— Да нет, люблю, только ездить верхом мне надоело. Я как научусь что-нибудь делать, так мне сразу надоедает. Я люблю делать только то, чего не умею.

Пенн поразмыслил над её словами.

— А я, пожалуй, люблю делать то, что умею.

— А что ты умеешь?

Это поставило его в тупик. И правда, что он умеет? Он неплохо играл в крикет, но у него не было случая показать, на что он способен, ибо, хотя в деревне имелась крикетная команда, семья Перонетт не водила с ней знакомства и Пенн, не просвещенный в сложной иерархии английской деревни, постеснялся предложить себя в качестве игрока. И ещё он, конечно, здорово разбирался в мотоциклах, он даже бесплатно проходил на стадион в Аделаиде как даровой механик Томми Бенсона. Но об этом ему не хотелось рассказывать Миранде — получилось бы, что он хвастается, да и не бог весть какие это были таланты. И он ответил:

— Толком-то я ничего не умею.

— Значит, ты ничего и не любишь. Бедненький.

— Нет, я, конечно, много чего люблю, — сказал Пенн, начиная злиться. Они помолчали.

Затем Миранда спросила:

— Ты правда поедешь в Лондон к Хамфри Финчу?

— Да, — сказал Пенн. — Мы с ним поедем вместе, в будущую среду. — Он очень ждал этого дня. Хамфри несколько раз приезжал в Грэйхеллок и всегда находил время поболтать с ним, за что Пенн был ему благодарен. В сущности, Хамфри был единственным здесь человеком, кроме разве Энн, который всерьез им интересовался.

Миранда засмеялась.

— Ты чего смеешься?

— Так, ничего. — Она вдруг свернула в какую-то калитку, и они очутились на кладбище. Красивый толстый конус церковного шпиля Пенн видел из своего окна. Сама церковь была большая, построенная, так ему рассказали, в эпоху, когда в этих местах процветало овцеводство, и холодное кентское солнце, вливаясь в огромные окна без цветных витражей, освещало высокие колонны и необъятное пространство выложенного каменными плитками пола, посреди которого сгрудилось несколько скамей, легко вмещавших нынешнее количество молящихся. Пенн уже осматривал эту церковь, но в стране, где все такое старое, ему трудно было отличать одно от другого, и эта церковь, на его взгляд, была точь-в-точь такая же, как и все остальные, которые он видел. В общем, он готов был согласиться с отцом, который как-то сказал об английских приходских церквах: «Увидишь одну — и можешь считать, что видел их все».

Миранда, однако, не пошла в церковь, а стала обходить её по тропинке, ведущей через старую часть кладбища, между огромных, похожих на ящики надгробий; желтые от лишайника, украшенные отбитыми головами ангелов, утонувшие в плюще и ежевике, они кренились во все стороны, точно пьяные. Позади них вдоль кладбищенской стены стояли высоченные тисы — ветвистые башни из мрака.

Спотыкаясь в высокой траве, стараясь не отстать от Миранды, Пенн сказал:

— Мне кладбища вообще нравятся, а тебе?

— Ты сколько умерших людей знаешь?

Пенна этот вопрос возмутил. Он считал, что нельзя так говорить о мертвых, точно это какие-то знакомые!

— Не знаю, — ответил он. — Немногих. Пожалуй, даже никого.

— А я знаю больше двадцати, — сказала Миранда и добавила: — А дедушка, наверно, больше ста.

Пенн ещё не придумал, что на это ответить, когда они повернули за угол церкви и перед ними открылась широкая лужайка, замкнутая рядом сравнительно недавно посаженных кипарисов, театральных и экзотических на фоне подстриженных каштанов. Вдоль ближайшего края лужайки — ухоженной, со скошенным газоном, не то что в зарослях, откуда они только что вышли, — тянулись в несколько рядов блестящие, новенькие надгробные плиты, местами виднелись продолговатые холмики, засыпанные увядшими цветами. Пенна охватил трепет — он был среди мертвых, настоящих покойников, а не тех, что умерли давным-давно. Невозможно было представить себе, что те огромные осыпающиеся памятники, заросшие буйной зеленью, тоже были когда-то воздвигнуты над людьми, о которых плакали близкие. Здесь же были зримые следы утраты и горя. Здесь спали люди, которых он сам мог бы знать.

Которых он мог бы знать. Он понял, куда идет, за миг до того, как Миранда остановилась и он прочел на свежетесаном надгробии имя: Стивен Перонетт.

— О-о! — вырвалось у Пенна от неожиданности и смутного чувства стыда. — Я не знал, что он здесь.

— Он не здесь, — сказала Миранда.

Пенн удивился, потом понял её, но промолчал. Ему было стыдно, что он до сих пор не знал, где похоронен его двоюродный брат, и стыдно, что он увязался за Мирандой, не спросив, жаждет ли она его общества, и сердце ныло от грусти и жалости, что вот он стоит у могилы Стива. Он стал разглядывать противную, блестящую поверхность плиты. Странно, нигде вокруг камней нет, а на кладбище вот их сколько, точно это и вправду ворота в иной мир. «Стивен Перонетт, возлюбленный сын Рэндла и Энн Перонетт. 14 лет от роду». Теперь он уже старше Стива. Это было трудно вообразить.

Он сказал Миранде:

— Извини, я не знал, что ты идешь сюда. Я сейчас уйду.