Мудрость Хеопса - Нагиб Махфуз
Шрифт:
Интервал:
Самым удивительным в этот вечер — и самым неожиданным — было то, что фараон выказывал признаки непонятной тревоги и душевных страданий, в то время как ему следовало бы весело отмечать самое значительное достижение в истории его страны.
Из тех, кто был рядом с ним, первым распознал мрачное настроение царя архитектор Мирабу Он не смог удержаться, чтобы не спросить:
— Что так явно беспокоит моего господина?
Фараон с легкой усмешкой взглянул на него и тоже задал вопрос, словно размышляя вслух:
— Знавала ли история царей, чей разум не был бы полон забот?
Не раздумывая над этим ответом-вопросом, мастер возразил:
— Но сегодня вечером моему господину пристало праздновать без всяких отговорок.
— И по какой же причине твой господин должен веселиться и ликовать? — иронически поднял бровь Хуфу.
Мирабу после этих полных горького сарказма слов царя потрясенно замолчал и чуть не забыл о великолепии хвалебной речи в честь фараона и пышности устроенного им торжества. Принцу Хафре и вовсе не нравились перемены в настроениях отца.
— Потому, мой господин, — твердо заявил он, — что сегодня мы отмечаем благословение величайшего свершения в летописи Египта.
Хуфу рассмеялся:
— Это ты о моей гробнице, о принц? Разве подобает человеку приходить в восторг, когда ему уж уготована могила? Пусть даже великолепная?
— Да продлит владыка долгую жизнь нашего повелителя, — сказал Хафра. — Славная работа заслуживает признания и праздника.
— Да-да, — кивнул царь, — но если она напоминает о смерти, то к тому, что ты перечислил, надо бы еще добавить и печаль.
— Напротив! Эта гробница будет говорить поколениям о бессмертии, мой повелитель! — со страстью в голосе воскликнул Мирабу.
— Мирабу, — улыбнулся фараон, — я восхищаюсь твоей работой, но намеки на то, что человек смертен и царя не минует чаша сия, наполняют душу скорбью. Да, я не заостряю внимание на том, что именно вдохновило тебя на создание этого монумента, обреченного простоять многие века. Просто говорю, что бессмертие само по себе есть смерть для наших дорогих, недолговечных жизней.
В разговор вмешался визирь Хемиун. Он сказал спокойно, серьезно и с искренней верой:
— Мой господин, гробница — это ворота в вечное существование.
— Конечно, Хемиун. Но все же грядущее путешествие через реку смерти требует серьезных приготовлений, особенно когда оно бесконечное. Ты не думай, будто фараон страшится того или сожалеет. Нет, нет и нет! Просто я поражаюсь этому символическому жернову, который крутится и крутится, перемалывая всех — царей, жрецов, воинов, простолюдинов…
Принц Хафра устал от философствований отца.
— Мой господин слишком много времени тратит на размышления, — скептически заметил он.
— Возможно, принц, тебе эти размышления не нравятся, ибо ты ждешь не дождешься, когда меня забальзамируют и поместят в виде мумии в мой вечный дом, а ты наконец-то займешь мой трон…
— Как вы можете так думать, отец? — Хафра побагровел от злости, но взял себя в руки и уже более хладнокровно сказал: — Правда в том, что созерцание течения времени — это занятие для мудрецов. Что же до тех, кого боги обременяют тяготами правления, неудивительно, что они стараются отгородиться от этих сложных проблем.
— Ты хочешь сказать, что я совсем состарился? — с насмешкой спросил его Хуфу. — Что я должен читать лишь Книгу мертвых, а не мудрые трактаты философов? Ты это хочешь сказать, сын мой? — повторил он уже с некоторой угрозой в голосе.
Присутствующие встревожились, а принц просто испугался.
— Пусть меня покарают боги, отец, если я смею думать и говорить такое! — выпалил он.
С иронией, но уже твердо царь сказал:
— Успокойся, Хафра. Знай, что твой отец сохраняет властную хватку своей железной руки.
— В этом ни у кого нет сомнений, — ответил Хафра. — Теперь я доволен вашими словами, хотя и не услышал ничего нового.
— Или ты думаешь, что царь не царь, если только он не объявит кому-нибудь войну? — не сдавался Хуфу.
Принц Хафра постоянно указывал отцу на то, что ему следовало послать войска, чтобы усмирить племена Синая. Он понял, что имел в виду фараон, и был чрезвычайно удивлен.
Коротким мгновением тишины не преминул воспользоваться Хемиун.
— Мир гораздо лучше характеризует сильного, могущественного царя, чем война, — сказал он.
Принц, распалившись, возразил грозным тоном, подчеркивавшим жестокость и суровость его характера:
— Но царь не должен позволять политике мира мешать ему начать войну, когда для этого имеется более чем серьезная причина!
— Вижу, ты до сих пор не выбросил из головы эту мысль, — заметил Хуфу.
— Да, ваше величество, — сказал Хафра, — и я не отступлюсь, пока не будет принята моя точка зрения. Ибо племена Синая оскверняют нашу землю, угрожают спокойствию египтян и государственному престижу!
— Племена Синая! Племена Синая! — вскричал Хуфу. — О чем ты говоришь? Пока еще стражники в пустыне справляются с их небольшими группами. Отправлять войска, чтобы уничтожить их опорные пункты, я считаю преждевременным. Сначала нужно выяснить, есть ли они, эти пункты, или разбойники нападают на караваны в ночи стихийно. И потом, не забывай, принц, каких огромных усилий народа потребовалось, чтобы возвести пирамиду Мирабу! И все-таки придет время, когда я положу конец злодеяниям синайских племен. Ты можешь быть спокоен, Хафра.
Полководец Арбу одобрительно покивал головой.
В комнате опять повисла тягостная тишина. Наконец фараон, отпив из чаши воды, пробежался взглядом по лицам присутствовавших.
— Я позвал вас сегодня, — сказал он, — чтобы поведать о непреодолимом желании, бьющемся в моем сердце.
Все настороженно смотрели на Хуфу. Он продолжил:
— Ныне я спросил себя: «Что сделал я для Египта и что Египет сделал для меня?» Не стану скрывать от вас правду, друзья мои. Я понял, что люди сделали для меня в два раза больше, нежели я для них. Это признание далось мне нелегко, ибо все эти дни я буквально терзался от боли. Я вспоминал почитаемого нами фараона Мину, который подарил нации священное единство. Родина же дала ему лишь частицу того, что получил от нее я. Тогда я усмирил свою гордыню и поклялся отплатить людям добром за их великодушие, а за их красоту — еще большей красотой.
Тронутый речью повелителя, командующий Арбу возразил:
— Ваше величество слишком строги к себе, если вы приняли такое решение.
Не обратив внимания на замечание Арбу, Хуфу говорил дальше:
— Хотя правители должны стремиться быть справедливыми и честными, они зачастую становятся тиранами. Пытаясь достичь процветания и благоденствия страны, они также причиняют ей большой вред. И чем же, как не бессмертными добрыми делами, могут они расплатиться за проступки и искупить свои грехи? Итак, моя боль подтолкнула меня к прекрасному и благородному начинанию.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!