СССР в осаде - Анатолий Уткин

Конференция закончилась без протокола, что было открытым признанием ее провала. В передовой статье «Известий» от 5 октября 1945 г. прозвучало предупреждение о возможном прекращении сотрудничества — «оно будет прервано, если Соединенные Штаты и Англия не изменят свое отношение к существующим соглашениям».

Когда война еще только выходила на свою победную прямую, многие полагали, что в грядущем мире главными противостоящими друг другу силами будут русские и англичане, в то время как американцы уйдут в свое полушарие, под сень «доктрины Монро», в скорлупу изоляционизма, и возможно возьмут на себя роль арбитра. Только Лондонская конференция окончательно показала, что противостоящими друг другу полюсами являются США и СССР.

В британском Форин Оффис царило странное чувство: здесь привыкли к успехам военных конференций и лондонский провал требовал осмысления. В чем причина провала? Заведующий советским отделом — замминистра иностранных дел Орм Сарджент руководствовался мнением, что Советский Союз пытается пробиться на Ближний Восток и в Средиземноморье. Зачем? Премьер министр Эттли полагал, что русскими движет «очень глубокий комплекс неполноценности». Ведущая фигура министерства иностранных дел Диксон объяснял дело «острой завистью к нашим позициям в Средиземноморском бассейне и на Ближнем Востоке теперь, когда Франция и Италия дегенерировали в качестве мировых держав».

Все это происходило на фоне общего ощущения непомерной тяжести империи, традиционного страха в отношении России. Британские геополитики боялись, что русские воспользуются обнаружившейся очевидной слабостью Британской империи и самого Объединенного королевства и постараются перехватить заморские позиции своего традиционного соперника.

Так или иначе, но советская делегация все более ощущала свое одиночество и изолированность. Враждебность англичан не была новостью. Еще в Потсдаме Молотов жаловался Джозефу Дэвису, что британский Форин Оффис убежден в том, что «Советский Союз посягает на их империю. Ничто, что Советский Союз может сделать или сказать, не может убедить их в том, что русские не желают больше того, что они имеют, за исключением безопасности». Что, англичане забыли о «процентном» соглашении 1944 г.? Или русские не соблюли своего обещания отстоять от греческих дел? Русские очень хорошо помнили заявление президента Трумэна на второй день начала работы Потсдамской конференции: «Мы не позволим вмешательства какого-либо неамериканского государства в дела наций Северной, Центральной и Южной Америки». Это канон. Но тут же Соединенные Штаты объявили острова Тихого океана необходимыми для их безопасности и взяли на себя исключительные права по контролю над Японией. Пока союзные министры иностранных дел заседали в Лондоне, президент Трумэн объявил о контроле генерала Макартура над Японией. Сам Бирнс осудил этот жест, «потому что Сталин думает, что мы действуем в Японии точно так же, как он действует в Восточной Европе».

СССР без скандала и сопротивления отдал Италию Соединенным Штатам и Британии. Почему же США и Британия столь недружественны по отношению к России в Румынии и Болгарии? Русские осознавали мощь ядерного оружия. На банкете в Лондоне Молотов сказал: «Конечно, мы должны с великим вниманием слушать то, что говорит мистер Бирнс, потому что Соединенные Штаты являются единственным народом, производящим атомные бомбы». Но уважение не означает сервильность.

Единственная серьезная попытка более внимательно, более вдумчиво подойти к проблеме ядерного оружия принадлежала ветерану американской дипломатии Г. Стимсону.

21 сентября 1945 г. военный министр Г. Стимсон последний раз участвовал в заседании кабинета министров. Предметом обсуждения был его прощальный меморандум, венец 50-летней карьеры политика, увидевшего и понявшего опасности ядерного века, риск «атомной дипломатии». В своем последнем выступлении Г. Стимсон привел мнение ученых о том, что атомные секреты, секреты научных открытий нельзя сохранить — развитие науки в других странах неизбежно лишит США их ядерной монополии, а впереди встанет вопрос о создании еще более мощной водородной бомбы.

«Будущее мира, — сказал Г. Стимсон, — зависит от советско-американского сотрудничества, а такое сотрудничество невозможно, когда один из партнеров полагается не на сотрудничество, а на односторонние возможности». Отношения с СССР «могут быть непоправимо ухудшены тем способом, которым мы пытаемся найти решение проблемы атомной бомбы… Ибо, если мы не сумеем найти подхода к ним сейчас, а будем лишь продолжать вести переговоры с СССР, держа это оружие демонстративно у своего бедра, подозрения и неверие (СССР. — А.У.) в наши цели и мотивы будут увеличиваться». Г. Стимсон предлагал достичь определенной договоренности по ядерному вопросу между великими державами. Альтернативой этому была лишь безудержная гонка вооружений. И никто не мог дать Соединенным Штатам гарантий на постоянное лидерство в этой области.

Противники улучшения советско-американских отношений, приверженцы использования «сверхоружия» истолковали предложения Г. Стимсона не как предостережение, а как призыв к тому, чтобы поделиться с СССР ядерными секретами (что абсолютно не соответствовало смыслу высказываний военного министра). Члены кабинета Андерсон и Винсон искажали смысл речи Стимсона, задавали присутствующим вопрос: «Почему тогда не поделиться с СССР всеми военными секретами?»

Даже президент почувствовал необходимость остановить такой ход «обсуждения». «Речь не идет, — прервал он дискуссию, — о передаче атомных секретов русским, речь идет о выработке методов контроля над ядерной войной, столь же губительной для США, как и для любой другой страны».

Голос реализма звучал недолго. Решающий удар трезвому подходу к опасностям ядерного века нанес министр военно-морского флота Дж. Форрестол. Он заявил, что технология производства атомной бомбы принадлежит американскому народу, распоряжаться этой собственностью без его согласия нельзя. Было принято решение «всеми силами сохранять достояние американского народа… Русские, как и японцы, являются азиатами по своей сущности… Сомнительно, чтобы мы могли купить их понимание и симпатию. Мы однажды пытались сотрудничать с Гитлером. Но возврата к умиротворению нет». Внутренне ожесточение росло. Форрестол заявил, что Уоллес был «полностью, постоянно и всем сердцем за передачу ядерных секретов русским». А Уоллес заметил, что «министр Форрестол занял наиболее крайнюю позицию из всех возможных… воинственную, рассчитанную на большой флот позицию».

Трумэн предложил членам кабинета предоставить письменное изложение своей позиции. Паттерсон и Ачесон предпочли поддержать сравнительно мягкий курс Стимсона. Но вернувшийся из Лондона Бирнс выступил на стороне тех, кто стоял за жесткий курс в вопросе об атомном оружии. Он хотел выработать условия грядущего мира с русскими до совещаний с ними по вопросу об атомном оружии. Он не верил в действенность инспекций. Если американцев не пускают даже в Румынию и Болгарию, «было бы по-детски наивно верить в то, что русские позволят увидеть все, что они делают».

Министр сельского хозяйства Андерсен сказал: «Я внимательно слушал мнения о том, что русские способны сделать атомную бомбу в течение пяти лет. Я в этом сомневаюсь…