Очарованная вальсом - Барбара Картленд

Ванда назвала тот их вальс чарующим. Сейчас Ричарду казался чарующим весь вчерашний вечер. Могла ли девушка, которую он случайно встретил на маскараде в Хофбурге, быть столь для него привлекательной? Почему она так захватила его чувства и мысли?

Всю жизнь Ричард гонялся за женщинами, но, добившись успеха, каждый раз испытывал разочарование. Если женщины были красивы, они оказывались невыносимо скучными. Если они были умными, то оказывались неискренними или холодными — всякий раз находилось что-то, какая-то важная мелочь, отталкивавшая его от очередной пассии.

Но с этой удивительной девушкой все было иначе. Ни одной нарушающей гармонию нотки не почувствовал Ричард за те часы, что они пробыли вместе. Какой естественной была ее радость, каким непринужденным был ее смех! А какое у нее было лицо, когда она рассказывала про маргаритку…

Среди юных лондонских модниц непременно следовало выглядеть пресыщенным жизнью, а денди, с кем Ричард был на короткой ноге, считали модным зевать во время любого зрелища и клялись, что даже самые красивые женщины наводят на них одну лишь тоску и скуку. В значительной степени это, разумеется, было притворством, но того требовала мода — а пойдешь ли против нее? — и потому Ричард, можно сказать, взрастал среди апатичных стонов и унылых физиономий.

Здесь, в Австрии, все было не так. Иностранки оказались куда как ветренее и в большинстве случаев были намного интереснее англичанок. Большую часть прожитых в Вене недель Ричард провел с нервной, капризной, экзальтированной Екатериной.

Ему было с ней хорошо — отрицать это нелепо. Но какой бы горячей и щедрой на ласки любовницей она ни была, роман их оставался очередной любовной интрижкой.

То, что пережил Ричард минувшим вечером, было настолько иным, не похожим на все предыдущее, что сейчас, в неярком утреннем свете, ему оставалось только гадать, не привиделось ли ему все: их танец, побег с маскарада, беседа, поцелуй в карете…

Он позвонил в колокольчик, однако ему пришлось подождать, пока Гарри соизволит явиться в спальню.

— Что так рано встали сегодня, а, командир? — весело спросил слуга.

— Который час? — осведомился Ричард.

— Около половины одиннадцатого, а я, когда разговаривал с горничной, я прямо так ей и сказал: вот увидишь, говорю, мой командир продерет свои зенки не раньше полудня, чтоб мне уродиться голландцем!

И Гарри принялся приводить в порядок одежду, которую Ричард ночью небрежно бросил на кресло.

— Судя по всему, вчера вы вернулись трезвым как судья, командир, — добавил он.

— Довольно, Гарри! — попросил Ричард. — Не понимаю, почему я до сих пор терплю тебя.

— Я принесу воды для бритья, — ухмыльнулся Гарри. — Их высокая светлость ожидает вас к завтраку, так что вам нужно выглядеть в лучшем виде, командир.

Гарри вышел за дверь, и Ричард услышал, как он насвистывает, идя по коридору. Ричард хотел нахмуриться, но вместо этого улыбнулся. Бороться с Гарри не имело смысла. Он был, мягко говоря, не совсем обычным слугой, и с этим ничего поделать было нельзя. Их связывали годы совместного успеха в общем и трудном деле и долгие месяцы горького разочарования.

К Ричарду он попал вначале как грум. Это случилось однажды в то недолгое время, когда у Ричарда была своя конюшня, полная лошадей, и полдюжины конюхов. Его лошади побеждали на скачках, а скачки были престижным занятием. Надо ли говорить, что оно безумно увлекало Ричарда Мелтона. Его вдохновляла мысль, что такие же состязания притягивали к себе людей еще в древности, ему нравилось быть причастным к такой давней истории. Да! Лошадиные скачки проводились еще в Древней Греции и Индии, и именно лошадиные бега были главной программой Олимпийских игр — греки соревновались на колесницах, запряженных четверкой лошадей. Победителей чествовали, как настоящих героев, и среди таковых в Древнем Риме были и императоры — Нерон, Домициан, Калигула.

В годы, когда Ричард увлекся скачками и лошадьми, владелец лошади должен был сам поучаствовать в скачках, либо, если не позволял возраст или имелись иные ограничения, пригласить вместо себя какого-нибудь молодого конюшего. Ричард принимал участие в состязаниях сам.

Много побед было на счету Ричарда Мелтона, он был известен, ему завидовали. Но кому-то его победы встали поперек горла — его оклеветали, обвинив в том, что одна из его лошадей не чистокровка, а рождена от кобылы, не учтенной ни в каких родословных, что было запрещено по правилам разведения скакунов. Мелтона перестали ставить на скачки и принимать на состязания его лошадей.

Дела Ричарда резко пошли под гору, конюшня опустела, слуги один за другим стали уходить от него, пока не остался один только Гарри. Он никогда не беспокоился о своем жалованье, каковое получал весьма нерегулярно, однако не возражал против того, чтобы быть у Ричарда и слугой, и поваром, и дворецким.

Гарри умел все держать в своих руках и отличался поразительной, трогательной преданностью хозяину — Ричард знал: такого сокровища не найти ему и за все европейское золото. Правда, Гарри всегда говорил то, что думает, и никто не мог его ни остановить, ни переубедить. Княгиню Екатерину Гарри возненавидел с первого взгляда. Впрочем, в этом не было ничего необычного — Гарри всегда ревновал хозяина к его многочисленным дамам. Правда, на сей раз его ненависть была особенно сильной, возможно, потому, что Екатерина была русской, а всех русских Гарри, к сожалению, без раздумий ставил на одну доску с их царем Александром, которого опасался и презирал и не скрывал этого.

Ричард даже побаивался, что однажды ночью найдет Гарри с располосованным от уха до уха горлом или с торчащим в спине ножом. С другой стороны, несмотря на все свои недостатки, Гарри оказался незаменимым спутником отправившемуся в изгнание Ричарду. Помимо всего прочего, Гарри оставался ниточкой, связывавшей Ричарда с родной Англией, где ему единственно хотелось бы жить, но, вероятно, навсегда теперь для него недоступной.

С внезапным отчаянием он подумал о том, что ждет его в будущем. Неужели ему всю оставшуюся жизнь придется перебираться из одной иностранной столицы в другую? Стать королевским прихлебателем, нищим придворным, который должен за свой ужин заниматься любовью с пожилыми красотками или доить карман какого-нибудь молодого, глупого, прожигающего жизнь аристократа?

Эта мысль испугала Ричарда, а накативший приступ ностальгии заставил его встать с кровати и подойти к окну. Створки окна были слегка приоткрыты, и он всей грудью вдохнул холодного воздуха.

Внизу был внутренний дворик, за которым начинался дворцовый парк с его сверкающими на солнце фонтанами, белеющими среди деревьев мраморными статуями, искусственными озерцами и стоящей среди аккуратно подстриженных кипарисов беседкой — «греческим храмом». Однако Ричарду виделись не слишком ухоженные и потому привлекающие естественным видом лужайки возле его дома в графстве Хартфордшир, неровный склон, сбегающий круто к ручью с играющей в нем форелью, а за ручьем — густой дикий лес, в котором гнездятся фазаны. Графство располагалось неподалеку от Лондона, на юго-востоке Британии, и по мере роста британской столицы Хартфордшир приблизился к Лондону, так что из-за удобного расположения графство заселяли преимущественно аристократы, что подхлестывало местную экономику. Росло и население, и промышленность графства. Иное дело, что во всем этом благополучии не было места опальному Ричарду Мелтону.