Сальери - Сергей Нечаев

Этот гениальный человек, лишенный признания после своей оперы “Горации”, заранее ответил на возможные возражения — моя поэма недостаточно лирична. Но мы не в этом видели цель, а лишь в том, чтобы сделать драматической музыку. Мой друг, говорил ему я, попытка смягчить мысли, изнежить фразы, чтобы сделать их более музыкальными, — вот что портит оперу. Попробуем поднять музыку на высоту нервной и интригующей поэмы; так мы придадим ей нужное благородство. <…> Эта амбициозная работа заняла у нас более года. И я говорю откровенно; я ни за что не согласился бы выйти из своего кабинета, чтобы делать с каким-либо ординарным человеком работу, которая стала, благодаря Сальери, отдохновением моих вечеров, а очень часто и сладостным удовольствием.

Наши споры, как мне кажется, позволили создать очень хорошую поэтику, предназначенную для оперы, ибо Сальери родился поэтом, а я — немного музыкантом. Возможно, мы никогда не преуспели бы без всего этого»{124}.

Совместная работа над оперой оставила и у Сальери теплые и порой даже несколько идиллические воспоминания. Потом он часто мысленно возвращался в то время и поминал добрым словом своего приветливого и отечески о нем заботившегося хозяина. Интересно отметить, что как раз в эти месяцы Бомарше был вовлечен в очередной, на этот раз неудачный для него судебный процесс, а также в гигантское и крайне разорительное предприятие с изданием 71-томного собрания сочинений Вольтера. Но это не мешало его работе с Сальери, которая вызывала в Париже огромный интерес, искусно подогревавшийся самим Бомарше — он был еще и великим мастером саморекламы.

Результат этой работы, в том числе и чисто финансовый, оказался впечатляющим. В течение десятилетий «Тарар» оставался самым кассовым спектаклем в Парижской опере. Только в первые девять месяцев опера была представлена более тридцати раз, принеся более четверти всей выручки театру за целый год.

Фредерик Грандель не скрывает своего восхищения:

«Тридцать три спектакля было сыграно в 1787 году! Зрители, всё еще столь же многочисленные, “слушали в полной тишине и с таким самозабвением, которого нам еще не доводилось наблюдать ни в одном театре”, отмечает Гримм. Когда в 1790 году представления “Тарара” возобновились, Бомарше переписал пятый акт, сделав его еще более современным»{125}.

В данном случае Фредерик Грандель ведет речь о том, что после продолжительного успеха опера «Тарар» была возобновлена в 1790 году в связи с праздником Федерации, собравшим в Париже огромное количество делегатов со всех уголков Франции. Бомарше прибавил к своему тексту почти целый акт под названием «Коронация Тарара», который никогда не был напечатан и носил на себе отпечаток времени: тогда во Франции везде была одна политика, даже в опере.

Премьера этой новой версии «Тарара» имела место 3 августа 1790 года, и она числилась в репертуаре до 10 августа 1792 года, когда монархия во Франции пала. Постановки возобновились в сентябре 1795-го, потом еще раз в 1802 году, уже после смерти Бомарше. В то время генерал Бонапарт активно шел к абсолютной власти в стране, и полководец Тарар, выдвинутый на престол народом, «должен был кого-то напоминать публике»{126}.

Кстати сказать, во время представления «Тарара» 3 августа 1790 года «публика обнаружила столь разнородное отношение к спектаклю, что для восстановления порядка в зрительном зале пришлось потребовать солдат»{127}.

В своем письме Сальери от 15 августа 1790 года Бомарше написал:

«Теперь, мой дорогой Сальери, я могу сделать отчет о вашем большом успехе: “Тарар” был сыгран лишь 3-го числа сего месяца; опера была поставлена изумительно тщательно; публика отведала ее, как величественное произведение со стороны музыканта. Вы у нас теперь стоите во главе! Опера в течение года давала от 500 до 600 ливров, а теперь дала 6540 ливров в первый день “Тарара”, 5400 ливров — во второй и т. д. Исполнители, следуя моему принципу рассматривать пение как один из элементов игры, в первый раз были поставлены в один ряд с великими театральными талантами, а публика кричала: вот это музыка! Ни одной неправильной ноты, всё идет, как в большом драматическом действии! Какая радость для меня, мой друг, видеть, что вам отдали в этот раз должное и что все хором теперь называют вас достойным последователем Глюка.

Я заметил комитету, что это повторение “Тарара” должно рассматриваться не как вторая постановка, а как продолжение первой; и что ваши 200 ливров за представление должны быть вам выданы, а не 120 ливров, как обычно; но я пока не получил их ответа.

Мой друг, сможете ли вы вернуться сюда, чтобы поработать для нашего театра? Честно скажите мне об этом, так как многие интересуются: каждый хочет представить вам свою поэму. Если вам надо что-то закончить, делайте это у меня; ваша квартира всегда будет ждать вас. Приветствую вас, мой добрый друг; всегда любите преданного вам и пр».{128}.

Биограф Сальери Адольф Жюльен уточняет:

«Чтобы убедиться в успешности “Тарара”, достаточно посмотреть на таблицу сборов по этой опере за 1787-1788 гг. <…> За десять месяцев “Тарар” давался 33 раза и принес 12 1717 ливров, что составило более четверти общих сборов за весь год, которые составили 444 654 ливра»{129}.

Для сравнения: опера «Алсиндор» Николя Дезеда, сыгранная впервые 17 апреля 1787 года, за 12 месяцев имела 16 постановок и принесла всего 48 168 ливров{130}.

Еще раз подчеркнем — «Тарар» был, пожалуй, одной из самых успешных работ Сальери.

Бомарше восхищенно говорил о том, какой Сальери великий композитор, гордость школы самого Глюка. И вдруг (вспомним слова А. С. Пушкина) — «там есть один мотив». Всего один мотив, достойный внимания! Если бы это не было фантазией поэта, Сальери вполне мог бы услышать в словах Моцарта злую насмешку. К счастью, на самом деле ничего подобного не было и быть не могло.

Л. В. Кириллина пишет об этой работе Сальери так:

«По стилю это уже не глюковская опера, а скорее предтеча “большой” французской оперы начала XIX века. Для Глюка здесь, в отличие от более строгих “Данаид”, слишком много пышной зрелищности и самодовлеющих характеристических деталей. И что, быть может, самое важное — в “Тараре” сочетается возвышенное и приземленное, трагическое и комическое. Вряд ли стоит выводить эти качества из обычаев итальянской барочной оперы, где наряду с высокородными господами вели свою интригу плутоватые слуги, потешавшие публику пародированием серьезных материй. Скорее, Сальери мог ориентироваться на то взаимопроникновение героического и бытового, которое стало типичным для французской комической оперы “сентименталистского” направления. <…>

“Тарар” Сальери оказался в такой исторической точке, с которой открывались широкие виды как в прошлое, в барочный XVII и XVIII века, так и в будущее — в век XIX. Широкое международное признание обеих версий произведения, как “Тарара”, так и “Аксура”, свидетельствовало не только о достоинствах музыки, но и о том, что данное жанровое и стилистическое направление воспринималось как чрезвычайно актуальное и перспективное.