Мне как молитва эти имена - Игорь Горин

этот больной человек постоянно выступал как дирижер, преподавал в основанной Мендельсоном (в 1843 г.) Лейпцигской консерватории и очень много писал, писал о музыке, «лучший способ говорить о которой — это молчать». В 1848 г. он написал «Жизненные правила для музыкантов», а свои многочисленные критические статьи и эссе уже в 50-ые годы объединил в «Собрание сочинений о музыке и музыкантах».

В самом начале этой книги, в эссе «Музыка и поэзия», я признался, что недолюбливаю сухие критические статьи, пусть их мол пишут профессионалы для профессионалов. Ура! — Флорестан и Евсебий, хотя и нередко полемизировали друг с другом, были бы на моей стороне: «... считаем высшим родом критики ту, которая сама оставляет впечатление, подобное впечатлению от породившего его объекта», то есть если уж и говорить об искусстве, то только на языке искусства. Большинство статей Шумана написано в форме писем, диалогов, живых сценок, содержат поэтические параллели и программные истолкования. Не всем это нравилось, Шопену в частности. Восторженная рецензия Шумана на шопеновские «Вариации на тему из оперы Моцарта «Дон Жуан» (1831 г.) вызвала у Шопена лишь насмешки. А ведь Шуман был едва ли не первым, кто публично провозгласил его гением. Впоследствии они еще раз или два встречались, даже посвятили друг другу: Шуман — «Крейслериану», Шопен — Первую балладу, но своего сдержанного отношения к «одному немцу» (как отозвался о Шумане по возвращении из Лейпцига Шопен), он так и не изменил. Шуман впоследствии тоже кое в чем не соглашался с Шопеном, но он все равно остался для него «редкой звездой в поздний ночной час».

Вообще Шуман был, видимо, очень терпим к людям, если признавал за ними подлинный талант. С Мендельсоном и Листом он дружил. «Мендельсона я считаю первым музыкантом современности и обнажаю голову перед ним как мастером», он «яснее всех постигает противоречия эпохи и лучше всех примиряет их», а трудности формы «одолел еще в материнском лоне». О Листе характер суждений несколько иной. «Перед нами уже не фортепьянная игра... а скорее проявление могучего характера, которого судьба, чтобы он властвовал и побеждал, наделила не смертоносным оружием, но мирным инструментом». И вместе с тем: «в нем есть некая мишура, и, пожалуй, ее слишком много», иногда «совершенно выходит из берегов».

Но это еще «цветочки» по сравнению с тем, что он пишет о Берлиозе, с иронией, но отнюдь не отрицая его: «... неистовствующий вакхант, чудище с алчным взором, наводящим ужас на филистеров», «вовсе не желает прослыть учтивым и элегантным; то, что он ненавидит, он свирепо хватает за волосы, то, что любит, — готов задушить в своих объятиях». «Флорестан сильно уповает на то, что Берлиоз как-нибудь заставит в всех музыкантов свистеть. В будущих партитурах Флорестан также твердо рассчитывает на трели соловья и раскаты грома». Но вот совсем другой образ, касающийся финала Фантастической симфонии: «Поэзия на несколько мгновений в течение вечности надела маску иронии, чтобы спрятать свое страдальческое лицо».

С Вагнером у него были уважительные, но весьма сдержанные отношения, а вот молодого начинающего Брамса Шуман поддержал как никто другой, это целая история, до сих пор волнующая биографов. Шуман называл Брамса «молодым орлом новой музыки», «это прекраснейший и гениальнейший юноша.» Нет, Шуману совершенно неприсущи были ни высокомерие, ни зависть; при этом он всю жизнь учился. Прежде всего у Баха, Бетховена и Шуберта.

«Бах работал в глубинах, где фонарь рудокопа грозит погаснуть.» «Все писалось им на вечные времена.» «Я сам, в сущности, ежедневно исповедывался перед этой вершиной, старался с его помощью стать чище и сильнее.»

«Бетховен, который боролся до последнего вздоха, для нас — образец человеческого величия.» «Появился молодой Бетховен, задыхающийся, смущенный и растерянный, с беспорядочно всклокоченными волосами, с открытой грудью и гамлетовским челом. В бальной зале ему было тесно и скучно, и он бросился из нее прочь, в темноту, не разбирая дороги /.../ но обходил при этом цветок, чтобы его не растоптать (курсив мой — И.Г.).»

Романтическая фантазия? Да, но как образно. О квартетах Бетховена (последних особенно): «... наряду с некоторыми хорами и органными вещами Себастьяна Баха они представляются высшими пределами, до сих пор достигнутыми человеческой фантазией и искусством.» В них «таятся сокровища, о которых мир едва ли подозревает и которые ему еще придется раскапывать в течение долгих лет.» Пророческие слова!

А вот про Шуберта он сказал очень просто: от него «исходят все идеалы моей жизни.»

Много еще чего интересного сказал и написал Роберт Шуман и не меньше можно было бы рассказать о нем самом. Но все это вы можете, при желании, прочесть в разных книгах. Давайте лучше перейдем к тому, что вы не прочтете нигде.

                                  ШУМАН-СЮИТА

                     /Фантастические отрывки/

                        О гадкий тесный мир!

                 Бежать, бежать бы без оглядки,

                                Но как? Куда? —

                                     Смотри!

                          Глазам своим не верю:

               Мне солнце протянуло... тень сосны!

             Все удлинняется она, все ближе, ближе...

                                      Ну же!..

                 Все ниже солнце, скроется вот-вот...

            Хоп! — наконец-то — ухватился я за тень,

Теперь прочь, прочь отсюда — в мрак и неизвестность —

            Через забор, через овраг, через подлесок —

             В таинственную ночь, забыв про страх!..

                                        * * *

                               Ах, Флорестан!

                       Сюда, брат мой Евсебий!

             Всего темней не на земле, не в небе —

                                В душе моей...

                                        * * *

                        Двурогий страж ночей,

                    Таинственный и страшный

           На черной пашне, полной светлячков...

                                        * * *

                                       Ночь,

         Населенная душами тех, кого нет среди нас.

         Зелень темна, но безмолвно белеют цветы.

         Наперстянка — как свечка, арункус, жасмин...

                    Надо мною в окне свет погас —

              И исчезли бессмертья земные следы.

                                       * * *

                     Любовь прилетает днем —

              Улетает же, как правило, ночами.

                   По утру в разоренном гнезде

                       Остается пугливое эхо,

              Горстка мусора, горькая плесень,

                                  Иногда —

                             Золотое перо.

                                       * * *

                   Я