Несравненное право - Вера Камша

Я вглядывалась в отрешенное лицо и гадала, что же будет, когда он придет в себя. Они любили друг друга. Я в первый и, возможно, в последний раз видела, как это бывает, когда любовь взаимна и лишена даже налета грязи, лжи, подозрения. И снова причиной несчастья оказалась я. Я, и никто другой. Если бы я пошла с Тиной! Или бы пошла вместо нее, все было бы иначе. Все пошло бы по-другому, и если бы я сразу же послушалась своего внутреннего голоса, а не воевала с собой, упуская драгоценное время, если б заставила Клэра немедленно пойти на поиски Тины… Хотя я не представляла, что опасность грозит именно ей.

Наконец дверь распахнулась, и вошли Астен и Эмзар в непривычном для меня белоснежном, отделанном серебром одеянии. Очевидно, для эльфов это что-то означало, так как все как по команде уставились на своего Правителя. И опять мне почудилось, что Эмзар похож на кого-то, кого я прекрасно знаю, но память предпочитала дразнить меня туманными намеками.

Астен подошел ко мне, высвободил руки Клэра из моих, зачем-то поцеловал меня в лоб и, забыв о моем существовании, повел Клэра за собой. Все или взволнованно следили за ним, или с тревожным интересом оглядывались на спокойно расположившегося у окна Эмзара, за плечами которого стояли два телохранителя с обнаженными мечами — такого я в Убежище еще не видывала. Впрочем, это были их обычаи и их заботы, а я была здесь кромешно чужой. И вообще делать мне в этой комнате было больше нечего.

Я молча вышла из осиротевшего Журавлиного гнезда и побрела по залитой лунным светом тропинке назад к краю Пантаны. После всего этого кошмара мне не хотелось ни сидеть в четырех стенах, ни разговаривать. Об Эанке я не думала, боюсь, в моем мозгу вообще не осталось ни одной мысли, даже самой глупой. Над болотом клубился туман, образуя причудливые фигуры. Пронизанные лунным светом, они казались живыми. Мир был поделен на два цвета. Белый и черный. Черное небо с белой луной. Белое болото с черными провалами незамерзающей воды, над которыми танцевали туманные столбы, черные стволы деревьев, черные росчерки высохшего тростника и белый, белый иней…

Не знаю, сколько я так просидела. Затем, словно бы из ниоткуда, возник Астен. Видимо, ему тоже не хотелось никого видеть, а я заняла его излюбленное место на стволе сломанного давнишней бурей бука. Принц-Лебедь кивнул мне и, плотнее закутавшись в серебристый плащ, превращавший его в невидимку, уселся прямо на землю в тени ивняка. Мы молчали, да и о чем мы могли бы говорить? Почти полная луна медленно ползла среди холодных звезд. Было до невозможности тихо, а потом раздался легкий шорох, и рука Астена столкнула меня с бревна на припорошенные робким первым снегом смерзшиеся листья. Я ничего не успела толком понять, а эльф уже лежал рядом, прикрывая меня собой. Затем он приподнялся на локте, и тут нас окружило огненное кольцо, отделив от окружающего мира. Ревущее пламя стягивалось вокруг нас. Я повела себя вполне в своем духе, а именно застыла в изумлении и могла только смотреть, как вскочивший на ноги Астен сплетал и расплетал пальцы, что-то выкрикивая. Его усилия увенчались успехом. Лепестки огня перестали тянуться к нашим лицам, они устремились вверх, малиновое свечение сменилось ярко-синим, и мне показалось, что я внутри колодца, стены которого сделаны из раскаленного летнего неба.

Я так и не поняла, сколько мы просидели в огненном плену. Вернее, это я сидела у ног Астена, а он стоял, удерживая огонь на расстоянии, и время от времени ободряюще мне улыбался. Затем пламя вновь стало меняться — передо мной пронеслись все цвета радуги, затем огонь стал белоснежным, как крыло лебедя в солнечном свете, и погас. Мы вновь стояли на поляне на краю болота, но уже не одни. Эмзар и с ним десяток эльфов с беспокойством всматривались в наши лица.

— Все в порядке, — Астен попытался улыбнуться, но когда он сделал шаг вперед, его повело в сторону, и я невольно подхватила его под локоть.

— Вас пытались убить, — Эмзар не столько спрашивал, сколько утверждал.

— Не меня — ее, — Астен кивнул в мою сторону, — за ней, видимо, следили. Я подошел позже, с другой стороны… Они меня не видели, иначе… Иначе не пустили бы в ход это заклятье… Но они его держали долго. Во всяком случае, достаточно, чтоб от нее не осталось даже пепла.

— Что ж, придется вспомнить, кого не было в этот вечер в Доме Журавля. Или кто ушел оттуда сразу же за ней, — Эмзар взял меня за руку. — Идем.

Я повиновалась. Да и что мне оставалось делать. Не появись Астен, я была бы уже мертва, что не было бы такой уж большой потерей для этого мира, если б не развязывало руки, рога, или что там у него есть, Белому Оленю. Так что, как это ни печально, моя жизнь нынче принадлежала не мне, мне же оставалось лишь слушать тех, кто умнее и сильнее.

Я давно так себя не ненавидела. Из-за охоты, которую развязали за мной эти твари, гибли те, кто достоин жизни и счастья, а я даже защитить себя не могла. Тоже мне, Эстель Оскора, «право выбора» и так далее! Что я могу выбрать, когда магии во мне не больше, чем в лягушонке? Я тупо молчала, пока мы шли к Лебединому Чертогу, пока Эмзар и Астен сосредоточенно проверяли всяческие наблюдающие, отпирающие и запирающие заклятия и расставляли стражей. Наконец мы остались одни. В обитой розовым атласом комнате было тепло, даже жарко, а у меня зуб на зуб не попадал. Со стороны это, видимо, выглядело вполне отвратительно, потому что Эмзар плеснул в кубок какого-то зелья, что-то ему шепнул, отчего кубок окутало рубиновое сияние, и велел мне выпить.

Я опять повиновалась. Положительно, в этот вечер я не была способна не только что колдовать или размышлять о том, что творится кругом, но вообще делать что-то осмысленное. Снадобье было горьковатым и пахло чем-то, напоминающим полынь с примесью меда. Дрожать я перестала, зато у меня подкосились ноги, и, буквально упав в подставленное Астеном кресло, я словно бы со стороны смотрела на двоих эльфов, темноволосого и белокурого. Без сомнения, в этот миг решалась моя судьба, но мне было как-то безразлично.

— Все же эалиа[42]на нее, похоже, действует…

— Я поостерегся бы давать ей это зелье, — Астен был явно недоволен. Отец Романа, добровольно взваливший на свои плечи ответственность за дурацкий трофей своего сына, беспокоился о моем бесценном здоровье куда больше, чем я сама.

2228 год от В.И.

Ночь с 22-го на 23-й день месяца Волка.

Эланд. Идакона

Поленья весело потрескивали, выстреливая золотистыми искрами. Рене Аррой ногой отодвинул каминный экран и с наслаждением протянул руки к огню. Наконец-то он остался один. Впервые за много ор можно не ощущать на себе тревожные или вопрошающие взгляды, не ловить себя на каждом слове, не убеждать себя и других, что все в порядке.

Врать адмирал никогда не любил. Он не лгал своим женщинам и всегда получал от них что хотел. Он не скрывал правду о своих безумных предприятиях от товарищей, и те шли за ним в огонь и в воду. Даже занявшись политикой, герцог старался быть по возможности честным и с друзьями и с врагами. До поры до времени это себя оправдывало. Именно неприятие лжи и фальши заставляло Рене держаться подальше и от клириков с синяками, и от придворных интриганов всех мастей. И вот теперь на сорок восьмом году жизни он лгал ежечасно, старательно и последовательно.