Альбигойские войны 1208—1216 гг. - Николай Осокин

Если есть правда в первой половине этой заметки, если действительно лангедокцы, гонимые иноверцами и чужеземцами, в пылу борьбы, слабейшие, не пренебрегали никакими средствами и весьма часто, как увидим, не уступали в жестокости и свирепости крестоносцам, то только особым складом взглядов и односторонностью Петра Сернейского можно объяснить наивный панегирик его предводителю крестоносцев.

Но подходило лето, а с ним могли прибыть новые отряды северян. При таких условиях местные феодалы не могли уже рассчитывать на счастливый исход своей обороны. Тогда все их усилия были направлены на поиск надежного союзника. Преследуемые Римом, они не могли найти сочувствия и поддержки у европейских государей. Взоры их могли остановиться разве только на короле арагонском. Кстати, дон Педро был тогда в Лангедоке; он возвращался из Прованса. Вассалы графа Тулузского, его родственника, надеялись найти в нем если не защитника, то ходатая. По этому поводу в Монреале, у сеньора Амори собрались бароны Кабарета и Терма. Они отправились в качестве лангедокской депутации навстречу королю. Они просили его принять их под свою защиту, добровольно подчиняясь ему в качестве вассалов, очевидно отстраняя тем законного сюзерена своего, короля французского. Казалось бы, не было ничего проще, как просить защиты у последнего. Филипп был во всяком случае сильнее и влиятельнее арагонского государя; он уже проявил самостоятельность, непокорность в борьбе с Римом по делу Ингебурги, тогда как Педро не нашел другого выхода, кроме полурабской покорности. И теперь, сойдясь с Филиппом теснее, он мог рассчитывать на его решительную поддержку.

Но тут-то и проявляется вся ненависть лангедокцев к французам, все родство их с тогдашними испанцами. Понимая, что Филипп выручит их из беды, они не менее того сознавали, что воинственная французская раса поглотит их собственную национальность, что и случилось вскоре. Они искали других союзников, и в этом отношении обстоятельства не могли предложить им иного, как короля Арагона.

Но личный эгоизм лангедокских вельмож иначе направил ход событий. Педро готов был протянуть им руку помощи. В последнее время у него часто происходили раздоры с Римом; он, вследствие крайностей характера своих соотечественников, готов был сделаться столь же сильным врагом Иннокентия, сколько верным другом его он был до того времени. Но вместе с тем он хотел верных ручательств; он был настолько благоразумен, что не решался проливать кровь подданных, не ожидая успеха. Он прежде всего спросил, сдадут ли они ему свои замки на время ведения войны, т. е. сделают ли его хозяином в стране. Получив на то сперва нерешительный, а потом отрицательный ответ, король не мог взяться за рискованное предприятие. Он не хотел ссориться с папой, не имея оснований ввериться тем людям, которые только нуждались в его содействии.

Монфор же, как бы желая показать, с каким соперником арагонцы будут иметь дело, упорно осаждал замок Бельгард в то самое время, когда король подъезжал к Монреалю. Бароны, сопровождавшие Педро, просили его въехать в замок, обещая там принести обычную присягу, но король желал хотя временно быть неограниченным властителем страны. Он отказался от всяких дальнейших переговоров. Увидевшись на пути с Монфором, король просил его снова снизойти к графу де Фуа и не трогать его до Пасхи. Симон обещал исполнить желание короля. Но еще более безуспешны, чем альбигойские, были попытки легатов склонить Педро на свою сторону. Мы увидим, что только год спустя им удалось достигнуть своей цели, и то только необходимость и исключительные обстоятельства заставили короля уступить настояниям легатов и принять вассальную присягу нового виконта Каркассона, оставив ему в залог своего малолетнего сына. Теперь же король возвращался из Арагона если и безутешным в своих мечтах пособить делу симпатичных ему провансальцев, то по крайней мере с убеждением, что он своим влиянием не склонил весов счастья в пользу Монфора.

Когда Монфору изменяла сила, он прибегал к интриге. В этом ему от души содействовал епископ Тулузский Фулькон. Благодаря последнему в столице возникли междоусобия. Епископ успел составить в городе ультракатолическую партию, вероятно из низших классов; он образовал общество из 5000 человек под названием «белого товарищества». Члены этого братства посвящали себя надзору за соблюдением церковного устава и католических приличий: они же должны были разыскивать еретиков и искоренять их даже силой оружия. Начальниками братства были двое дворян и двое купцов; они составляли никем не признанный комитет, в котором рассматривали преступления против нравственности и особенно по делам ростовщиков. Комитет этот самовольно присвоил себе право исполнять свои приговоры. Его вооруженные агенты наказывали виновных разрушением и грабежом домов. Общество считало себя одним из отрядов Монфора. В ознаменование своего тождества с крестоносцами члены братства носили белый крест и давали ту же присягу быть верными и всегда служить Церкви.

В противовес этому обществу образовалось другое, уже в самой крепости, в бурге, и называлось «черным товариществом». Последнее было гораздо многочисленнее и могущественнее, так как опиралось на общий дух, господствующий в столице и подогреваемый ее властями. Часто на улицах сталкивались вооруженные пешие и конные соперники, начинали свалку и обагряли кровью городские площади, как позднейшие религиозные партии во Флоренции, во время Савонаролы. «Этими раздорами, – с горьким чувством говорит певец провансальский, – граждане губили друг друга, тогда как, если бы они были соединены, никакие крестоносцы на свете не могли бы сделать им зла. А теперь они готовы погибнуть все – и с ними вся страна, опустошенная, обезлюденная. Ибо французы, итальянцы и все другие преследуют их с большим озлоблением, с большею ненавистью, чем сарацины»[63]. Напрасно граф Тулузский пытался прекратить эти междоусобицы; напрасно впоследствии он сопротивлялся удалению в неприятельский лагерь 5000 белых, когда те решительно заявили о таком намерении. Они сумели-таки настоять на своем с помощью обмана; переправившись через Гаронну под Базаклем там, где их ожидали менее всего и где их не стерегла тулузская милиция, они явились на поле лаворском и соединились с отрядами Монфора.

Летом 1210 года силы Монфора были сосредоточены в другом месте, за восточной границей Тулузского графства, недалеко от Кабарста, а именно – под замком Минерва. B крестоносном лагере были все три легата: Арнольд, епископ Риеца и Феодосий. Выгодное стратегическое положение Минерва уже давно обращало на себя внимание Монфора. В прошлом походе крестоносцы миновали этот пункт; недоступность замка делала его основной базой для еретиков; сюда последние стеклись во множecтве и находили здесь много заготовленных средств для cущecтвoвaния.

Вся местность вокруг Минерва, некогда носившая имя графства Минервуа, изрыта горами; здесь главный узел этих хребтов, возвышающихся во всех частях Старого Тулузского графства к югу от Гаронны и неприметных только в северной стороне. В самой возвышенной точке так называемых Черных гор скалы растут над скалами и поднимают на себе угрюмую и довольно обширную крепость, вокруг которой цепляются дома вилланов. Стремнины, овраги, пропасти, делают едва доступным этот замок, извилистая дорога к которому известна только обитателям его да немногим окрестным жителям. Охранял Минерв значительный гарнизон; он находился под личным начальством своего владетеля, барона Вильгельма.