На линии огня - Артуро Перес-Реверте

За вычетом этих бедолаг, невесело размышляет Пардейро, остается 135 человек. Никак недостаточно, чтобы справиться с тем, что надвигается на них. Тем не менее пулемет на колокольне все же удержал и продолжает удерживать красных, которые, в свою очередь, пытались пересечь площадь. Они тоже наверняка несут потери. Доказательство этому – они пока притихли: время от времени постреливают, однако и носа из укрытий не высовывают.

Пардейро знает, что это ненадолго, скоро опять полезут. Раньше была просто разведка боем, проба сил. Он недавно обошел свои позиции, убедился, что его люди заняли свои места, что два станковых и два ручных пулемета размещены где нужно и сектора обстрела перекрывают друг друга, что солдаты, залегшие за брустверами в подворотнях, в окнах и на балконах по всей трехсотметровой линии обороны, способны оказать сопротивление.

Помимо боеприпасов, его заботит и вода. Солнце печет, зной нарастает – сам лейтенант уже скинул френч, – и в таких условиях жажда может стать нестерпимой. Нет пытки жесточе, чем жажда, не говоря уж о том, что нечем будет обрабатывать раны. В боях за Синку он своими глазами видел, как закаленные бойцы буквально распадались на части, оставшись на двое суток без единого глотка воды. И начиналась форменная бойня, когда дрались за колодец, или за оросительную канаву, или за фляги убитых и раненых врагов.

Пардейро то и дело прислушивается к пальбе и взрывам на окраинах Кастельетса, стараясь понять, что это может значить. Особенно ожесточенно громыхает на восточной высоте, а это значит, что майор Индурайн – если он жив, конечно, – еще держится, а со стороны западной долетают лишь разрозненные выстрелы. Дурной знак: взяв эту высотку, красные смогут обойти роту по флангу. И в этом случае остается только одно – отступить на три улицы, к зданию кооператива, где Пардейро оборудовал запасную позицию.

– По вашему приказанию…

Это в сопровождении местного мальчишки Тонэта появился капрал Лонжин. И Пардейро слышит именно то, что так боялся услышать:

– Вода на исходе.

Он хмуро кивает, а капрал начинает докладывать. Они с Тонэтом прошли полгорода, обшаривая дом за домом. С помощью какой-то женщины и двух-трех стариков, вылезших из подвалов, удалось собрать штук пять кувшинов и несколько бутылок. Однако цистерны для дождевой воды оказались пусты, а большие глиняные емкости во дворах – разбиты.

– Не считая того, что имеется во флягах у каждого, получается глотка по четыре на человека, не больше.

Лейтенант чувствует, что мир рушится, но внешне остается невозмутим. Путь к реке блокируют красные, а позади имеется только одно озерцо – между городком и скитом Апаресиды. Слишком далеко.

Скрывая растерянность, он смотрит на часы, словно ему это интересно, а потом бросает взгляд поверх баррикады.

– Тем не менее будет у нас что выпить, – добавляет капрал.

Лейтенант с интересом смотрит на них, а Лонжин и Тонэт переглядываются как сообщники. Мальчишка, утерев пальцем грязный нос, улыбается так, будто знает какой-то секрет. Легионер кладет ему руку на плечо:

– Если насчет попить, то кое-что есть. По крайней мере, так уверяет этот сорванец.

– Не понимаю.

Лонжин с грубоватой лаской встряхивает мальчика:

– Ну валяй, выкладывай.

– Винный кооператив, – говорит тот.

Смысл его слов доходит до Пардейро не сразу. Он поднимает брови:

– И там осталось вино?

– Увозить его не увезли.

– И много?

– Целый подвал заставлен здоровенными кувшинами.

– Легкое местное вино, господин младший лейтенант, – говорит Лонжин, отстегивая с пояса флягу. – Вот, с вашего позволения… Разжился в одном доме, и там мне сказали, что такое же делали в кооперативе. Попробуйте, может, понравится.

Фляга полна до краев. Взвесив ее на руке, Пардейро с опаской смотрит на легионера:

– Водой не разводил?

– Помилуйте, как можно, ни капли.

– Ну ладно.

Он подносит горлышко к губам, а капрал и мальчишка не сводят с него внимательных глаз. Вино свежее и прохладное. Крепкое, с немалым градусом. Однако жажду утоляет, а это самое главное. Вытерев губы тыльной стороной ладони, затыкает флягу крышкой, возвращает капралу.

– Кооператив – наш?

– Наш. Стоит на этой улице, за церковью.

– Не знал…

– Да и я тоже. Это карапуз сообразил.

Пардейро проводит ладонью по наголо стриженной голове мальчика, и тот заводит глаза, как щенок от хозяйской ласки.

– Молодец, Тонэт.

– Он просит выдать ему нашу пилотку, – говорит капрал, дотрагиваясь до своей собственной.

Лейтенант кивает:

– Ну выдай, как будет возможность. Заслужил.

– Есть.

Надо полагать, пилоток скоро – и наших, и республиканских – здесь будет в изобилии, думает Пардейро, но вслух не произносит.

– Поставь-ка часового у дверей кооператива и наладь снабжение. Вино надо смешать с водой – сколько ее ни есть у нас, – чтобы вышло побольше.

– А потом?

– А потом видно будет.

– Слушаюсь.

Глядя вслед легионеру и мальчишке, Пардейро возвращается мыслями к своим тактическим схемам: прикидывает сильные и слабые места в линии обороны, распределение сил и средств, пути развертывания. Рано или поздно какое-нибудь подкрепление все же пришлют. Так, по крайней мере, обещал майор Индурайн, уходя на восточную высотку. Однако это «рано или поздно» не дает покоя Пардейро.

Разница меж одним и другим прекраснейшим образом может оказаться тонкой гранью между победой и поражением, между жизнью и смертью.

Еще раз выглянув из-за бруствера, он направляется ко входу в Профсоюз, где его ждут горнист, двое связных и вестовой. Идет во весь рост, не пригибаясь, хоть и знает, что с той стороны площади в любой миг может грянуть выстрел. Стиснув челюсти, весь напружившись, он старается не ускорять шаги – именно так, по его мнению, должен вести себя офицер Легиона. Через считаные дни ему исполнится двадцать лет; на черной матерчатой плашке, пришитой над левым карманом, он носит одинокую звездочку: «младший лейтенант – на время, покойник – навсегда», острят ветераны. И в этой остроте заключена жестокая правда. Половина гибнет в первом же бою, а Сантьяго Пардейро готовится ко второму. Может быть, думает он, удастся пережить и его и стать ветераном. Вернуться домой, снова увидеть родителей, жить и трудиться в мирной Испании, избавленной от наглого преступного сброда, в Испании, где будут править порядок, труд и справедливость. Где народ вернет себе честь и достоинство, которых лишен ныне.

Прошлой ночью он пытался объяснить это в письме, но бросил на середине и лег спать, не ведая, что его разбудят сообщением о том, что красные начали наступление. Сейчас вдвое сложенный листок лежит у него в нагрудном кармане, ждет, когда его, быть может, допишут, и содержит ответ на вопрос, заданный «военной крестной» – девушкой, которую он видел только на фотографии.