Принц Густав. Выжить и победить - Маргарита Полякова

Но больше всего Лисаку нравилось то, что сам принц называл фокусами. Ловкость рук, рождающая обман, за который зрители с удовольствием платят. И еще возвращаются, чтобы обмануться снова!

Прозрачное стекло, закрепленное на столе, по разные стороны от него (на равном расстоянии) свеча и прозрачный кувшин. В полумраке помещения кажется, что свеча стоит в кувшине. И, когда алхимик, в очередной раз сделав таинственный жест, наливает в кувшин воды, свеча продолжает гореть.

Разрезанная ткань, снова становящаяся целой, пустая шляпа, из которой вынимаются разные вещи, предмет, который начинает летать… разобравшись, как действуют придуманные принцем обманки, Лисак и сам стал экспериментировать. И читать. Пока он понимал не все, образования не хватало, но учился истово. На разрыв. Подобный шанс выпадает только раз в жизни.

Густав

Когда император Рудольф в очередной раз заинтересовался алхимиком Бендером, у меня уже все было готово к этой встрече. Даже священники заранее обезврежены. Всего-то потребовалось приставленному ко мне иезуиту открыть секрет пары фокусов. Он, кстати, воодушевился. Похоже, Святая Церковь предъявит своей пастве пару-тройку чудес, чтобы укрепить в вере.

А я, не будь дурак, продал секрет фосфора во второй раз. Все-таки, Эдвард Келли был абсолютно непрактичным аферистом. Ну, показал он императору фокус. И забыл про него, втеревшись в доверие. Пошел по накатанной колее. Начал делать то, что умел — гнать пургу про спиритические сеансы и изготовление философского камня. На большее у человека фантазии не хватило.

Вот иезуиты сразу поняли, что я им предлагаю. Это ж какие чудеса веры можно продемонстрировать! Сколько денег стрясти с доверчивых прихожан, за лицезрение «святости» места или предмета. Сколько «благодатных» вещей можно продать! Золотое дно! Меня жаба давила, когда я понимал, сколько упускаю, но продавать самостоятельно такие вещи было нереально. Подобным в 16 веке может заниматься только церковь. И своих привилегий она никому не уступит.

Нет, пару-тройку вещей загнать «по секрету» было можно, но погоды они не сделают. Тут нужен был размах. И доступ к толпе верующих. Так что все, что я мог — продать подороже. Иезуиты, правда, предложили не единоразовую выплату, а ежеквартальную, получалось даже больше, но я им не доверял.

Орден — это не благотворительная организация. И если стребовать с них деньги один раз будет просто проблематично, то трясти их каждый раз, получая отмазки… да ну на фиг. Они на пособии Густава и так много лет руки грели. Пусть я получу немного меньше денег, зато с гарантией и без привлечения дополнительного внимания. В конце концов, я продаю секрет уже вторично. Да и не бедствую уже. Просто стрясти деньги с иезуитов — это для меня принципиально.

Я вообще считаю, что отданное даром не идет на пользу. Человек сначала воспринимает этот дар как благодеяние, а затем как должное. Так что даже Лисак отчисляет часть дохода за свои алхимические представления. Между прочим, содержать качественную охрану — это очень недешевое удовольствие. А многочисленным охранникам плачу именно я.

Но зато и он чувствует себя защищенным. Причем со всех сторон. Стоило императору заинтересоваться алхимиком, а у нас уже готово шоу. Главное — это не обнадеживать Рудольфа, не обещать ему философского камня и рек золотых. А остальное… хочет император обманываться? Флаг ему в руки.

Венеция

После того, как Марино Гримани был избран дожем, жизнь Энрико стала намного богаче событиями. Да и вообще богаче, чего уж душой кривить. Он ведь тоже был Гримани, пускай и по матери. Но доверие… доверие следовало заслужить. А он принес не слишком хорошие новости.

— Энрико, рад тебя приветствовать, — Марино Гримани подал руку для поцелуя. Дож был в своем любимом наряде из золотистой ткани, расшитой золотом и подбитой горностаем.

— Ваша светлость, служить вам для меня — великая честь.

— Мне сказали, что ты принес нерадостные вести. И что просил о встрече именно здесь. Я снизошел к твоей причуде…

— Ваша светлость. Вести, которые до меня дошли… о них мало рассказать, из нужно показать. А здесь прекрасное освещение и много места. Прошу простить, если невольно проявил недостаточное почтение…

— Посмотрим на то, что ты продемонстрируешь.

— Это связано с тем, что мы начали терять покупателей, — быстро пояснил Энрико. — Я послал своих людей, и достал товары наших конкурентов.

По его знаку слуги откинули ткань, и Марино Гримани в самый последний момент подавил неуместный восторженный вздох. Это действительно было великолепно!

— Теперь я вижу, что никто из наших мастеров действительно не продавал секреты на сторону, — признал дож.

Была такая мысль, была. Человек слаб, а большие деньги открывают любые двери. Отчасти именно поэтому Марино Гримани хотел получить продукцию конкурента. У каждого мастера был свой стиль. И дож надеялся, что сможет вычислить предателя. Однако надежды его развеялись, как дым. Ибо нельзя продать секрет, которым не владеешь.

Дожу и раньше привозили работы конкурентов. И богемское стекло было очень неплохим. Но теперь перед ним стоял совсем другой уровень работ. Цвет стекла стал насыщеннее, на нем появились грани, и смотрелось оно на удивление дорого. А Энрико преподнес ему еще и перстень. Очень необычно обработанный. Драгоценный камень в нем тоже имел множество граней и необыкновенно играл на свету.

Но больше всего Гримани поразили зеркала. Неприятно поразили. Ибо и тут венецианские мастера уступали пражским умельцам. Зеркала были идеальны и отражали довольно четко. Одно было небольшим, круглым, с мужскую ладонь, в изысканной оправе с ручкой. Другое было квадратным, в оправе попроще, но зато раза в три больше размером.

— Есть еще два вида товаров мои люди купить не смогли, — признал Энрико. — Несмотря на высокие цены, изготавливаются они на заказ. И на них очередь.

— Дороже зеркал? — поразился Марино Гримани.

— В первом случае, это и есть зеркала. Но с добавлением золота. Совершенно потрясающий эффект. А во втором — стекло. Но, говорят, в него тоже добавляют золото. Называется оно рубиновое. И пока изделия из него — это единичные пробные экземпляры.

— И кто сумел создать эти редкости?

— Некий алхимик, магистр Бендер, — пояснил Энрико, порадовавшись, что догадался узнать нужное имя. — Ему покровительствует Густав Шведский. Принц, лишенный престола и права наследования.

— Он же еще молод? — удивился Марино Гримани.

— Меньше трех десятков лет. Похоже, принцу повезло. До встречи с магистром Бендером он не проявлял особых талантов. Хотя сам увлекался алхимией. И учился в Падуе.

— Да, но про магистра Бендера, как я понимаю, тоже никто ничего не слышал до тех пор, пока тот не встретился с принцем, — возразил дож. — Есть вероятность, что его высочество просто не желает афишировать свои способности. Разве, будучи еще совсем юнцом, он не получил славу «нового Парацельса»?