Толстая тетрадь - Агота Кристоф

Она говорит:

— Принесите мне малины.

Мы говорим:

— Сходи сама в сад и нарви.

Она говорит:

— Перестаньте читать вслух. У меня в ушах звенит.

Мы продолжаем читать. Она спрашивает:

— Что вы там лежите уже несколько часов на голой земле и не двигаетесь?

Мы продолжаем упражнение на неподвижность, даже когда она кидает в нас гнилыми фруктами. Она говорит:

— Прекратите молчать, в конце концов, вы действуете мне на нервы!

Мы продолжаем упражнение на молчание и ничего не отвечаем. Она спрашивает:

— Почему вы сегодня ничего не едите?

— Сегодня день тренировки на голод.

Двоюродная сестра не работает, не учится, не делает упражнений. Она часто смотрит в небо и иногда плачет.

Бабушка никогда не бьет сестру. Она ее не ругает. Она не просит ее работать. Она ни о чем ее не спрашивает. Она никогда с ней не разговаривает.

В тот вечер, когда к нам приехала двоюродная сестра, мы идем спать на чердак. Мы берем в комнате у офицера два одеяла и кидаем на пол солому. Перед тем как лечь спать, мы смотрим в щели. У офицера в комнате никого. У Бабушки горит свет, что случается редко.

Бабушка взяла из кухни керосиновую лампу и повесила ее над трюмо. Это старинный столик с тремя зеркалами. Центральное зеркало неподвижно, а два боковых поворачиваются. Их положение можно менять так, чтобы увидеть себя в профиль.

Бабушка сидит перед трюмо и смотрит на себя в зеркало. У нее на голове поверх черного платка лежит что-то блестящее. На шее висят ожерелья, руки украшены браслетами, на пальцах кольца. Она смотрится в зеркало и говорит сама с собой:

— Сокровища, сокровища. С ними просто быть красивой. Просто. Колесо вертится. Теперь все мое, все. Мои драгоценности. И правильно. Как сверкают!

Потом она говорит:

— А вдруг они вернутся? И спросят все назад? Только опасность исчезнет, люди ничего не помнят. Понятия не имеют о благодарности. Наобещают целые горы, а потом… Нет, нет, они уже умерли. Старик тоже скоро умрет. Он сказал, все останется у меня… Только девчонка… Она все видела, все слышала. Она захочет все забрать себе. Это точно. После войны она потребует назад драгоценности. Но я не хочу их отдавать, не могу. Они мои. Навсегда.

«Надо, чтоб она тоже умерла. Правильно, и чтоб никаких улик, чтоб никто ничего не узнал. Да, девчонка умрет. С ней будет несчастный случай. Как раз перед концом войны. Да, тут нужен несчастный случай. Не яд. В этот раз не яд. Несчастный случай. Утонет в реке. Надо держать ей голову под водой. Трудно. Столкнуть с лестницы в подвал. Мало высоты. Яд. Остается один яд. Что-нибудь медленное. Малыми дозами. Чтобы болезнь точила ее исподволь, несколько месяцев. Врача нет. Во время войны многие умирают без лечения».

Бабушка поднимает кулак и грозит своему отражению в зеркале:

— Ничего вы мне не сделаете! Ничего!

Она хихикает. Снимает драгоценности, складывает в полотняный мешочек и прячет в матрас. Она ложится спать, мы тоже.

Назавтра утром, когда сестра выходит из кухни, мы говорим Бабушке:

— Бабушка, нам нужно что-то вам сказать.

— Что еще?

— Слушайте внимательно, Бабушка. Мы дали слово старику заботиться о нашей двоюродной сестре. Поэтому с ней ничего не случится. Ни несчастья, ни болезни. Ничего. И с нами тоже.

Мы показываем ей запечатанный конверт:

— Здесь все написано. Мы отдадим это письмо господину кюре. Если с одним из нас троих что-нибудь случится, кюре вскроет письмо. Вы хорошо все поняли, Бабушка?

Бабушка смотрит на нас, глаза у нее узкие-узкие. Она с шумом выдыхает. И тихо говорит:

— Сукины дети, шлюхины дети, чертовы дети! Будь проклят день, когда вы родились!

После обеда, когда Бабушка уходит работать на виноградник, мы обыскиваем ее матрас. В нем ничего нет.

Наша двоюродная сестра становится серьезной, она больше нам не мешает. Каждый день она моется в большом тазу, который мы купили на заработанные пением деньги. Она очень часто стирает свое платье и трусы. Пока сохнет ее одежда, она заворачивается в полотенце или ложится на солнце в трусах, которые сохнут на ней. Она вся коричневая. Волосы закрывают ее до ягодиц. Иногда она переворачивается на спину и прикрывает грудь волосами.

К вечеру она уходит в город. Она задерживается там все дольше и дольше. Однажды вечером мы незаметно идем за ней.

Около кладбища она встречает группу парней и девушек, все они старше нас. Они сидят под деревьями и курят. Перед ними бутылки вина. Они пьют из горлышка. Один из них стоит начеку около тропинки. Если кто-то приближается, он начинает насвистывать известную песню, продолжая спокойно сидеть на месте. Остальные разбегаются и прячутся в кустах или за надгробьями. Когда опасность исчезает, он насвистывает другую песню.

Члены группы говорят тихо, они говорят о дезертирах, о лагерях, о сопротивлении, об освобождении.

По их мнению, иностранные солдаты, которые находятся в нашей стране и называют себя нашими союзниками, на самом деле наши враги, а те, что скоро придут и выиграют войну, — это не враги, а, напротив, наши освободители.

Они говорят:

— Мой отец перешел на ту сторону. Он вернется с ними.

— Мой отец дезертировал сразу после объявления войны.

— Мои родители ушли к партизанам. Я был слишком мал, чтобы уйти с ними.

— Моих увели эти сволочи. В лагерь.

— Ты больше никогда не увидишь своих родителей. И я своих тоже. Теперь они уже умерли.

— Может быть, это не так. Кто-то выживет.

— А за мертвых отомстят.

— Мы были слишком молоды. Жалко. Мы ничего не смогли сделать.

— Скоро все кончится. «Они» придут со дня на день.

— Мы встретим их на Главной Площади с цветами.

Поздно ночью группа расходится. Каждый возвращается к себе домой.

Наша двоюродная сестра уходит с одним парнем. Мы идем за ней. Они по тропинкам входят в замок и скрываются за разрушенной стеной. Мы их не видим, но слышим.

Наша двоюродная сестра говорит:

— Ложись на меня. Да, вот так. Поцелуй меня. Поцелуй.

Парень говорит:

— Какая ты красивая! Я тебя хочу.

— Я тоже. Но я боюсь. А вдруг я забеременею?

— Я на тебе женюсь. Я тебя люблю. Мы поженимся после Освобождения.

— Мы слишком молоды. Надо подождать.