Беру тебя напрокат - Елена Трифоненко

Я одергиваю рубашку и смотрю на злючку с прохладцей:

— Ты ошибаешься, Ника! Я ничего не подстраивал, да и вообще эта стычка совсем не кстати. Отморозки на канале мне не нужны. Так что сейчас, будь добра, выйди и зайди в магазин снова. Надо записать нормальное знакомство.

Она не двигается с места. Выражение ее глаз стремительно меняется, в них проступает обескураженность. Я подхожу к Нике и, легонько обняв ее за плечи, пытаюсь подтолкнуть к выходу:

— Пойдем.

Она все-таки поддается. А я вдруг чувствую, что расстроена Ника больше, чем хочет показать. Выхожу из магазина вслед за ней.

— Это, правда, не ты? — Ника смотрит на меня пристально-пристально и как будто с надеждой.

Я старательно выдерживаю этот пронзительный взгляд, хотя внутри от него все будто переворачивается:

— Правда. Не я.

Она опускает голову и вздыхает:

— Ну и денек! Я еще и в лифте застряла сейчас.

— Серьезно? — мне не удается сдержать улыбку. Вот, значит, из-за чего она опоздала. А я-то уже нафантазировал себе войнушку.

— Целых пятнадцать минут пришлось ждать, пока нас вытащат, — Ника еще раз вздыхает и наскоро поправляет волосы.

— Нас?

— Ага, я с бабушкой застряла. С какой-то китаянкой с клаустрофобией.

— Представляю! — я даже присвистываю. — Надеюсь, у вас хотя бы свет не выключился?

— Выключился. Бабуля так кричала, будто апокалипсис начался! Она еще, как назло, очень плохо понимала по-английски, потому у меня никак не получалось ее успокоить.

Ника чуть нервно смеется. А я не могу оторвать от нее взгляда. Она такая милая сейчас, когда рассказывает о своих злоключениях! Так и хочется притянуть ее к себе и чмокнуть в нос. Но, конечно, я этого не делаю. Борюсь с собой.

Из магазина выглядывает Тоха:

— Вы чего там — уснули?

— Сейчас придем! — отмахиваюсь я.

Он что-то бубнит под нос недовольное, но оставляет нас в покое.

Ника смотрит на меня с мольбой:

— Не торопись, пожалуйста. Дай мне еще пару минут, чтобы отдышаться. У меня что-то даже во рту пересохло от всех этих приключений.

— В таком случае тебе нужно выпить чаю.

Она чуть смущается, облизывает пересохшие губы:

— На это, к сожалению, нет времени. Скоро начнутся учения по эвакуации. Надо успеть «познакомиться» до них.

Я еще раз очерчиваю взглядом ее взволнованное лицо. Румянец на щеки Ники возвращается крайне медленно и неохотно. Бедняга! Так сильно испугалась! И, судя по деланному спокойствию, стычка с гоблинами не первая в ее биографии.

Заметив мое внимание, Ника опять улыбается. Улыбка такая искренняя и бесхитростная, что мозги у меня тут же вырубает напрочь. Мне вдруг кажется, что все фигня. Все фигня, кроме ее комфорта.

Я легонько, но с плохо скрываемым удовольствием касаюсь Никиного плеча:

— Да и черт с ним — со знакомством! Тем более никаких путных идей у меня нет.

— Ни одной? — она смешно наморщивает носик.

— Ага, так что не будем устраивать цирк. Я просто скажу на камеру, что встретил тебя на лайнере и пригласил поужинать.

Ника удивленно хлопает ресницами, а я строю из себя делового человека:

— Иди пока к себе, приведи нервы в порядок. А в семь я буду ждать тебя в ресторане «Венеция». Тебя и твою ассистентку. Пообщаемся, дадим друг другу небольшое интервью.

Она опять смотрит на меня пристально-пристально и чуть наклоняет голову набок:

— Спасибо.

Когда она уходит, я провожаю ее взглядом. Не для того, конечно, чтобы оценить вид сзади (хотя он от меня тоже не ускользает), нет! Я слежу за Никой, потому что хочу убедиться, что никакие отморозки не помешают ей дойти до лифтов. Пока она работает со мной, я за нее отвечаю.

— Думаешь, такие уступки добавят тебе баллов в ее глазах?

Внезапная реплика из-за спины даже заставляет меня вздрогнуть. Я не слишком охотно оборачиваюсь. В дверном проеме торчит Тоха и пялится на меня с нездоровым любопытством.

— Лучше заткнись! — предупреждаю я меланхолично, но с угрозой.

Тоха не унимается:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Женщины любят подонков. Чем больше ты с ней любезничаешь, тем меньше шансов, что она тебе даст.

Мне до зуда в ладонях хочется ему накостылять. Прямо как в старые добрые времена, когда нам обоим было по двенадцать. Вот только последняя наша с ним драка закончилась переломом Тохиной лучевой кости. С тех пор у нас с ним мораторий на насилие. И чего уж там, мне до сих пор стыдно перед теткой. Хотя Тоха сам виноват — надо было на творог налегать — укреплять свои цыплячьи косточки.

Я со вздохом отгоняю мысли о членовредительстве и ухмыляюсь:

— А чего тебя вдруг так взволновали мои отношения с Никой, а? Не уж-то сам планировал к ней подкатить?

Он как-то слишком быстро отводит глаза. Ну надо же!

— Тох, тебе не светит, — бурчу я с показным равнодушием. — Ты явно не ее типаж.

— На фиг мне не сдалась твоя кукла Барби, — с печатью оскорбленного достоинства на лице отвечает Тоха. — Мы просто поспорили с Пупсом, чпокнешь ты ее в круизе или нет. Я на тебя поставил, чувак, а ты меня подводишь…

Меня захлестывает гнев. Образ тетки, мораторий на насилие — все как-то сразу блекнет в моем сознании, и я наступаю на Тоху. Тот быстро пятится назад, налетает на одну из витрин с шоколадными зайцами. Зайцы летят во все стороны.

— Охрана! — орет продавец и жамкает ногой по полу в поисках тревожной кнопки.

— Ничего страшного! — пытается успокоить его взволнованный Пупс. — Я сейчас всех соберу. Всех куплю. Пол вымою! У нас русских просто так принято…

Интересно, может ли человек измениться за полгода? Именно такая мысль не дает мне покоя, пока я поднимаюсь на лифте на свою палубу. Сегодняшний Никита совсем не вяжется с тем, который полгода назад лайкал всякую фигню обо мне. И как это понимать? Он там головой, что ли, ударился, пока в круиз собирался? Или у него хомячок умер, и эта трагедия заставила переосмыслить жизненные ценности?