Дмитровское шоссе. Расцвет, упадок и большие надежды Дмитровского направления - Алексей Рогачев

Согласно первоначальному замыслу проектировщиков А. В. Куровского и А. Ф. Жукова (работавших сначала в строительной конторе «Русгерстрой», а затем в «Моспроекте»), жилой комплекс должен был включать 17 секций, в которых располагались 54 квартиры в две комнаты, 156 – трехкомнатных и 10 – четырехкомнатных. В плане он представлял прямоугольную трапецию. Замкнутый четырьмя корпусами двор делился на две части еще одним корпусом, занимавшим на плане место высоты трапеции, возведенной из середины основания. Получавшиеся два небольших внутренних дворика походили на недоброй памяти капиталистические дворы-колодцы, которыми так славился Петербург и которые время от времени возникали и в дореволюционной Москве. Заказчикам это не понравилось, и по их настоянию проект был исправлен. «Высоту» трапеции ликвидировали. Плотность застройки уменьшилась, и внутри первой очереди возник вполне просторный и относительно светлый двор, в который вели две проездные арки, пробитые в стенах северного, тылового корпуса. Первый этаж отводился под учреждения и предприятия обслуживания. Материалом стен служил теплобетон, бывший тогда в большой моде.

Работы начались в декабре. Без происшествий не обошлось. В 1930 году, когда стены выросли уже до четвертого этажа, поступила жалоба на ответственного за строительство инженера В. И. Скосырева. Он нарушил постановление об экономии металла и перерасходовал 9 тонн стальных конструкций. Затем из-за интенсивной откачки воды из котлована в марте 1930 года отмечались трещины и деформация в соседнем двухэтажном домишке. Но особо волноваться по этому поводу не стали – сосед и так доживал свои последние годы. Гораздо большее влияние на судьбу проекта оказала неказистая внешность здания. Его облик носил явный отпечаток конструктивизма в плохом значении этого слова. Вся первоначально запроектированная архитектурная обработка сводилась к столбцам балконов и эркеров, почти не оживлявших плоский фасад. Этот «авангардизм» внешнего вида странным образом сочетался с худшим пережитком дореволюционной архитектуры – полным забвением всех дворовых фасадов, лишенных какого-либо оформления.

Поэтому с учетом новых веяний в советском зодчестве убранство здания решено было переработать. Этим занималась уже другая авторская бригада. Когда в 1933 году возникли архитектурные мастерские Моссовета, между ними перераспределили большинство незавершенных строек. Дом на Каляевской достался архитектурно-проектировочной мастерской под № 4, руководителем которой состоял Илья Александрович Голосов. По сложившейся традиции его причисляют к классикам советской архитектуры, хотя, если отбросить многочисленные нереализованные (а иногда и заведомо нереализуемые) проекты, а также обильные рассуждения о «субъективной массе» и «линиях притяжения», слава зодчего основывается, в сущности, на одной-единственной постройке – клубе трамвайщиков (имени Зуева) на Лесной улице.

Поставленная перед мастерской задача не сводилась лишь к оформлению фасада – в соответствии с новыми масштабами столичного строительства следовало спроектировать целый жилой комплекс, первую очередь которого составляло уже выстроенное здание. Под застройку отводился не только участок на углу Каляевской и Оружейного, но и значительная территория по другой стороне вновь пробиваемого проектируемого проезда 349, сейчас именуемого улицей Фадеева. Часто указывается, что улица Фадеева ранее называлась 5-й Тверской-Ямской. Это не совсем верно. Действительно, участок от Миусской площади до Музея музыкальной культуры был частью 5-й Тверской-Ямской, но далее она поворачивала под прямым углом в нынешний 1-й Тверской-Ямской переулок. Так что по крайней мере половина улицы Фадеева представляет собой вновь проложенную магистраль.

Так вот, согласно светлой идее зодчих, новый проезд должен был стать планировочной осью нового комплекса. Однако сначала все-таки следовало оформить скучные коробочные фасады уже вчерне выстроенной первой очереди. За работу над проектом взялись сам И. А. Голосов и старший архитектор мастерской И. Л. Маркузе. Особых успехов они не добились. Украшение фасада свелось к приданию нижним частям эркеров изысканной формы, напоминающей чудовищные ванны. Венчались эркеры круглыми столбами, поддерживающими странные, явно ненужные балки.

Наиболее интересным элементом нового оформления стали небольшие рельефы, изображавшие девушек с веслами, шахтеров, монтажников, солдат, гармонистов и тому подобное. К сожалению, зодчие загнали их в межоконные простенки седьмого этажа. Издалека практически ничего не видно, а вблизи, снизу рельефы воспринимаются в сильном ракурсе, напрочь искажающем пропорции фигур. Так или иначе, дом стал наряднее, получил представительное оформление, вполне достойное ответственного места, и, хотя к шедеврам зодчества сие творение Голосова и Маркузе никак не отнесешь, оно может считаться интересным образцом «домов из межсезонья».

Со сменой авторов проекта связана довольно забавная история, наглядно демонстрирующая уровень знаний современных «исследователей» московского зодчества. Появления фотографии (без каких-либо комментариев) дома № 5 по Каляевской улице в книге о творчестве И. А. Голосова[37] оказалось для них достаточным для того, чтобы считать зодчего автором этого крупного сооружения. И вот уже некая почтенная дама в не менее почтенном издании без тени сомнения сообщает читателям, что «в 1936 году он (то есть И. А. Голосов) возведет здесь дом в стилистике ар-деко»[38]. Вообще-то стиль ар-деко определяется обычно как развитие модерна, постмодерн, в то время как дом на Каляевской был выстроен в духе конструктивизма, а его переделанное оформление, соответственно, является образцом постконструктивизма. Но очевидно, ученым-искусствоведам что постмодерн, что постконструктивизм – все едино.

Жильцы начали въезжать в отстроенный дом с 1936 года, но переделка фасадов шла еще несколько лет. При этом дворовые стены оставались неоштукатуренными, а сам двор – неблагоустроенным. В результате всего через четыре года после заселения стены начали отсыревать, а деревянные конструкции – загнивать. Неотложный ремонт обошелся районному Совету в 150 тысяч рублей.

Тем временем по проекту все тех же Голосова и Маркузе сооружалась вторая очередь комплекса, представлявшая собой протяженный корпус вдоль правой стороны нового проезда. Как ни странно, вторая очередь, проектировавшаяся уже в пору изживания конструктивизма, выглядит (точнее, выглядела до того, как многочисленные балконы были бестолково остеклены жильцами) более конструктивистской, чем первая. Большая длина корпуса подчеркивалась мощными горизонтальными членениями, которые перебивались вертикалями глубоких лоджий. В середине предусматривался акцент в виде повышения на один этаж и высокой проездной арки.

В соответствии со своей выдающейся ролью арка разрабатывалась в нескольких вариантах. Остановились на варианте высотой в четыре этажа. Однако, когда сие поистине триумфальное сооружение было возведено, неожиданно восстали заказчики, вдруг обратившие внимание на немыслимые размеры проема и потребовавшие его срочной утилизации. Арку пришлось застроить. В ее объем вписалась целая секция, правда усеченная в ширину по сравнению с типовой. Но лестничная клетка новоявленной секции поднималась лишь до четвертого этажа – прорезать свод уже выложенной арки было невозможно.