Хроника событий, свершившихся в Чехии в бурный 1547 год - Сикст из Оттерсдорфа

В день св. мученика магистра Яна из Гусинца, то есть в среду утром [6 июля], гетманы и люди, разбиравшиеся в военном деле, заняли вместе с вооруженным народом Шпитальные ворота, а также Горские, ибо гусары сновали туда-сюда по Шпитальному полю и часто приближались к этим воротам, желая, судя по всему, ворваться в город через них и учинить нападение. Но когда здесь поставили несколько пушек и они об этом узнали, то были вынуждены отойти и гарцевать уже подалее от того места.

Я еще должен упомянуть то, что слышал не от одного, а от многих добрых людей, видевших собственными глазами, позже слышал о том же и от пражского пушкаря. Когда из тех малых полевых пушек, которые были посланы к тем воротам гетманом Иржиком Комедкой[178], выстрелили, желая сначала их прочистить, то обнаружилось, что они забиты осколками и какими-то кусками дерева. А тот пушкарь впоследствии считал эту подлость и предательство делом рук самого Иржика Комедки, говоря, что хочет сказать ему в глаза, что и в другие пушки, которые он в то время осматривал, тот напихал эти осколки и черепки. Если люди во время бунта узнали бы о том, о чем позднее им было сообщено, то воздали бы этому гетману по заслугам и устроили бы такое представление, какое некогда устроил король Тулл с Метием Фуфетием, о чем рассказывает Ливии в первых книгах своей хроники[179].

Размещавшиеся в Бубнах и других окрестных деревнях немцы, спустившись вниз к воде, подожгли общинный пороховой склад, построенный возле плотины мельницы Каменского, и хотели также захватить большой остров напротив той мельницы. Узнав об этом, пражане приказали отправить на тот остров значительное количество вооруженного народа. Разместив орудия за большими деревьями, тополями, они открыли по немцам такой огонь, что отогнали их и оттуда, и от Бубен. Целый день беспрерывно шла перестрелка, однако тем, кто был на острове, наемники не могли причинить большого вреда из-за густых деревьев и земляных укреплений, их же самих немало перестреляли.

Когда гусары по своему обычаю подъехали ближе к воротам, чтобы им было легче выманить и вывести за собой людей из города, некто Крупый из рыцарского сословия (несколько лет назад он был причиной казни своего родного отца) присоединился с приятелем к пражанам, сказав им, что гусаров якобы там не более сотни и большая их часть по распоряжению короля послана на другой конец города. Поэтому конным и пешим надо выйти с ним за ворота и ударить по тем гусарам, чтобы всех их поубивать, а коней захватить. Люди попроще, которые никогда не бывали на войне, не поняв того, что заключалось в словах Крупого, вышли вслед за ним из Горских и Поржичских ворот в весьма большом количестве, как конные, так и пешие, и кинулись на гусаров. Гусары, видя, что на них нападает много народу, начали отступать все дальше и дальше. И когда довольно далеко отвели их от ворот, то набросились на них из укрытия в огромном количестве. Конные, заметив это и поняв, что такому числу они никак не могут противостоять, отступили, захватив с собой и Крупого, который хотел убежать к гусарам, как это сделал его приятель.

Таким образом, пешие оказались брошенными всадниками, им не было оказано никакой помощи и артиллерией. Окружив и отрезав их от города, гусары тут же в садах и виноградниках убили человек 70 (большинство были крестьяне). Все они похоронены у св. Индржиха и у св. Петра и в других местах у костелов. Когда большинство народа приблизилось к городским воротам, и некоторые узнали тут предателя Крупого, то стащили его с коня и изрубили на мелкие части. Так он за свое предательство народа и языка чешского получил справедливое возмездие. О, если бы можно было отплатить так же всем предателям! В суматохе убили и некоего Эвана, хорошего человека, потому что он был одет в платье, сшитое по-гусарски. В Новом Месте также был убит сын доктора Яна Коппа из Раументаля[180]. Так что начали убивать и невинных.

После этого трагического случая простой народ велел пушкарям зажигать осадные пушки, обращенные к пражскому замку. Однако более разумные, понимая, какое зло может произойти из-за этого, и не желая пролития невинной крови жен своих и детей, всячески отговаривали их. Именем всемогущего Господа Бога они просили не делать задуманное и в конце концов с помощью Господа Бога уговорили их.

Тем временем бургомистры и коншелы вновь отправили к королю в пражский замок из своей среды Сикста из Оттерсдорфа, магистра Томаша из Яворжице, а также некоторых старейшин, чтобы сообщить Его Милости то, что с ними творят, и просить Его Милость, чтобы он соизволил действовать другими средствами и выразил бы сожаление о пролитии христианской крови. Король принял тех послов. Рядом с ним в тот момент были сын его князь Фердинанд, а также епископы оломоуцкий и вратиславский, князь тешинский, господа мораване, силезцы и лужичане, верховный пражский бургграф и верховный канцлер и многие другие. Тогда вышеназванный Сикст жалостливо и пространно по-чешски изложил Е.К.М., что с пражанами делали и делают из-за проволочек и неоднократных милостивых ответов Е.К.М. В заключение Сикст просил Е.К.М., как христианского короля и господина, соизволить сжалиться и не допустить погибели христианской, которая распространилась бы и на много тысяч невинных деток, кои еще не различают правого и неправого и не знают много другого. Некоторые из присутствовавших королевских советников, услышав сей рассказ, прослезились.

Однако король, словно Марпесская скала[181], оставался тверд и, допустив их к себе, ответил на латинском языке (сказав, что делает это для того, чтобы все присутствующие поняли): «Вчера через гетмана маркграфства Моравского вам был дан весьма милостивый ответ, что я отложил до следующей пятницы вызов на суд, который должен был состояться сегодня, без ущерба моему праву и справедливости, и просил, чтобы ваши люди вели себя спокойно по отношению ко мне и моим людям. Вы сами знаете, что произошло вчера. Ваши люди стреляли по моим из больших пушек железными ядрами и очень многих убили. Не удовлетворившись этим злым делом, они велели привезти на берега реки еще большие осадные пушки и направить их против меня, своего короля и господина. И это называется послушанием? За тем, что делалось, я наблюдал собственными глазами и многие мои люди вместе со мной. О, если бы я захотел использовать свое право, что по справедливости вполне мог сделать, я сокрушил бы