Пастух - Григорий Диков

Вроде не видно ничего. Вдруг табун тронулся, словно по чьему-то приказу, и с верхушки холма в другую сторону стал спускаться. Нил тогда лукошко с медом и творогом на пригорок поставил и сам с дороги свернул. Пошел по траве за табуном. Идет тихим шагом и глаз с коней не спускает — ждет, что дальше будет.

Вот и верхушка холма, куда табун ушел. Поднялся на нее Нил, взглянул вниз — а там такая красота! Вся трава луговая волнами колышется и будто светится изнутри зеленым светом. А на небе звезд без числа. Только что одна звездочка была, а теперь весь небосвод в звездах, и каждая из них своего особенного цвета, и все они мерцают и переливаются, точно драгоценные камни — яхонты, смарагды и адаманты. И полумесяц серебряный висит, покачивается, и звон от него идет, будто от колокольчика.

Глянул Нил вниз по склону, а там кони в круг выстроились и в высокой траве хоровод водят. В середине хоровода стоит большой вороной жеребец, без седла и сбруи. Сидит на вороном ребенок, мальчик лет девяти, черноволосый и весь голенький. Три круга кони вокруг вороного жеребца с мальчиком сделали, остановились и расступились. Мальчик тогда пяткой коня легонько тронул, и пошел тот вверх по склону, как раз в сторону Нила.

Смотрит Нил — висит у мальчика через плечо сумка из белого холста. Левой рукой он коня за гриву придерживает, а правой из сумки что-то достает и вокруг себя разбрасывает, как зерна сеет. Летят эти зерна и вспыхивают под лунным светом, точно серебряные монеты. Падают в траву — и сразу же гаснут, пропадают.

Поравнялся мальчик с Нилом и придержал коня. Посмотрел черными очами, улыбнулся ласково, голову приветственно наклонил и дальше поехал. Ступает тихо, сеет серебряными семенами вокруг, а табун за ним на отдалении следует. Нил тоже пошел за мальчиком. Идет и глаз отвести не может: как все вокруг красиво и чудно! И звон вокруг — то ли от луны, то ли от звезд, то ли от сеятеля.

Так обратно на верхушку холма дошли. Вдруг внизу у дороги окрик раздался. Нил голову повернул, смотрит — по дороге телега едет, а на ней парнишка знакомый из соседней деревни. Руки ко рту приставил и кричит:

— Дядя, подвезти до дому, а?

Нил с досадой ему махнул — не до тебя, мол, сейчас! — и стал смотреть обратно, где только что был мальчик на вороном коне. Глядь, а того и след простыл! Трава больше не светится, и звезд на небе поубавилось, стало все окрест по-обычному. И табун разбрелся, снова все лошади головы опустили, траву жуют на своем прежнем месте.

Делать нечего, Нил парнишке знаком показал, чтобы тот его подождал, и побежал бегом с холма. На телеге-то удобней до дома добираться.

Когда дома оказался, рассказал обо всем Ферапонту. Тот его поздравил:

— Это знак тебе, я точно знаю. Теперь ты людей лечить сможешь, помощники к тебе приходить начнут. И безо всякого даже отвара, если силы много.

И верно — открылась с тех пор в Ниле лекарская сила. Начали они с Ферапонтом вдвоем пользовать тяжелых больных, от которых отказались городские доктора и кому Ферапонт в одиночку помочь не мог.

Раньше к расстриге все больше крестьяне ходили, из окрестных деревень, а теперь пошли разговоры по округе, что у старого знахаря молодой поселился, силы невиданной. Потянулся к ним в избу разный люд: сперва мастеровые с разнорабочими, а потом стали и мещане заезжать, и даже купцы. А один раз из-за Волги приехал поп с больной дочерью. Приехал скрытно, ночью, чтоб епископ не прознал, заплатил щедро и велел молчать.

Нила сперва побаивались за его вид, особенно бабы и дети. «Горелым» прозвали, не хотели на его лицо белесое, без бровей и ресниц, смотреть, прятали глаза. А Нилу наоборот надо было в глаза человеку заглянуть. Он на кого как посмотрит, так всю душу наизнанку и вывернет, все страхи, расстройства и тайные желания обнажит. Потому и леченье ему удавалось. Он больного не столько от телесных болезней пользовал, сколько от душевного недуга.

Смотрит на Нила Ферапонт и не нарадуется:

— Угадал я в тебе лекаря! Ты только окоротись, лишнего на себя не бери, со смирением к делу приступай. Всех не вылечишь, всем не поможешь. Есть такие болезни, что не в нашей власти, ни в моей, ни в твоей.

Нил удивляется:

— Разве я не все болезни могу лечить?

— Да нет, — отвечает Ферапонт, — все только Господь мог.

А Нил все мечтает:

— Скажи, Ферапонт, нам лекарская сила дана против разных болезней, и много уж людей мы от могилы спасли, не перечесть. А вот старость победить не можем. Как так? Может, и против старости снадобье поищем?

Ферапонт руками на него машет:

— Что ты, что ты, замолчи! Только хуже сделаешь. Старость — не болезнь, не наказание, а венец жизни. Кто умеет старость правильно прожить — тот спокойно умрет и к лику святых причислен будет. А ты что ж, хочешь вечно молодым быть?

— Да нет, — отвечает Нил, — я о тебе, старинушке, думаю. Ну да ладно, Бог с тобой. Говоришь, старость венец? Ну и носи тогда этот венец на здоровье…

Так год прошел, за ним другой, а потом и третий. Живет Нил у расстриги жизнью размеренной и бесстрастной, будто в монастыре. Рано встает, молится прилежно и долго. Ест скромно, но досыта. Весь день они с Ферапонтом людей пользуют, готовят отвары и делают мази. Или по хозяйству хлопочут, если никто не пришел. А по вечерам старичок книгу волшебную достает и Нилу читает, учит разбирать тайные письмена. Много в той книге было непонятного, и в каждой ее строчке заключено множество смыслов. Сколько ни читай ее — каждый раз найдешь что-то новое, чего раньше не замечал, о чем не задумывался.

Хорошие то были годы! Не знал Нил ни тревог, ни забот. Будто бы Ферапонт все заботы себе забрал, в котомку сложил и в темной лесной чаще на сучок повесил. Только такой уж был у Нила характер — не мог он долго на одном месте сидеть и малым довольствоваться. Как четвертый год минул, стал он расстригу подговаривать:

— Давай, старик, в город подадимся. Мы всех докторов городских за пояс заткнем, в два счета, много денег заработаем. А тут что за заработок? Разве что полдюжины яиц принесут или меда в туеске.

Ферапонт ему в ответ:

— В городе и так доктора есть, а мы на своем месте нужны. Если уедем — кто здесь останется? Мы силушку из этой вот земли черпаем, здесь наше и есть служение. А денег нам не надо — что крестьяне приносят, того и тебе, и мне хватает.

Только Нила не отговоришь. Что ни день, он Ферапонту на скуку жалуется и просит отпустить его хотя бы на два-три дня, недалеко. Стал с другого бока заходить, на Писание ссылаться.