Таинственный Хранитель - Иван Рассадников

– Имеет, Ба, да ещё какое!.. Только совсем не то, что ты подумала. Не то, что я потомок графского рода. Имеет значение, что я из Кутасовых!.. Прямой потомок Ивана Павловича. Теперь только я начинаю догадываться, почему… – он оборвал свою мысль на полуслове.

– Ну да, ты на него очень похож, я это давным-давно знаю. Вот уж не думала, что это открытие произведет на тебя столь сильное впечатление. Не буду тебе мешать и дальше переживать подобное потрясение, – добавила она насмешливо, забрала из его рук историческую бумагу и выплыла из комнаты.

Он проводил ее взглядом. Королева, мелькнула у него непрошенная мысль, нет графиня!.. Так вот в чем дело – действительно, порода… И он невидящим взглядом уставился на экран монитора. Кажется, теперь всё стало на свои места. Призрак графа Кутасова являлся не просто искусствоведу Андрею, корпевшему над диссертацией, но своему прямому потомку. Неизвестно, сколько бы еще времени просидел Андрей в полной неподвижности, если бы его не вывел из состояния ступора собственный мобильник, вдруг заигравший токкату Баха. Он вскочил на ноги и заметался по комнате в поисках телефона. Да вот же он, на тумбочке у дивана! На дисплее высветился номер – Агриппина!

– А я уж было подумала, что ты мобильник где-нибудь потерял, – зазвучал возле уха ее энергичный, чуть хрипловатый голос. – Чем занимаешься? Занят?

– Смотря для кого. Для тебя – никогда!

– Стало быть, свободен… – и в трубке раздался ее волнующий смех. – А мне тут машину починили, представляешь? Я ее как раз забрала и могу к тебе подъехать…

– Где тебя встречать и через сколько? – деловито спросил он. – Я сам собирался позвонить, но тут такое творится…

– И что же это такое у вас в Гатчине творится? – снова милый смех.

– Приедешь – расскажу.

– Хоть словечко, хоть полсловечка…

– Не по телефону.

– Намекни хотя бы!

– Не канючь. Жду.

– У-у… кажется, всё обстоит действительно серьезно… Ну, тогда я буду у тебя часа через два, или даже три – надо заскочить ещё в одно место. Пока!

– Пока! Ты, давай, не слишком гони.

– Есть, господин генерал! – и она отключилась.

Андрей поднял голову: на пороге, таинственно улыбаясь, стояла бабушка.

– Умеешь ты ходить бесшумно… – констатировал он.

– Грешна, каюсь, – склонила она голову. – Между прочим, я всё слышала…

– Подслушивала? – возмутился Андрей.

– Да что ты, родненький. И в мыслях не было такого, чтобы специально подслушивать. Но, в самом деле, не уши же мне затыкать, когда ты своим дорогим любезности расточаешь и посылаешь возду… телефонные поцелуи.

– Могла бы хотя бы тактично сделать вид, что ничего не слышала, – Андрей посуровел.

– Ну, извини. Извини. Могла. Просто хотела избавить тебя от соблюдения ненужных условностей, – по крайней мере, сейчас и, по крайней мере, со мной.

– Если так – прощаю, – улыбнулся Андрей. – Ох, бабуля, живи ты веке в девятнадцатом и обретайся при дворе – ни одна дворцовая тайна не ускользнула бы от тебя, ни одна интрига не обошлась бы без твоего участия.

– Пожалуй, ты мне всё-таки льстишь, – махнула рукой Елизавета Петровна. – Я вот что хотела тебя спросить…

– Спрашивай, разрешаю…

– Спасибо, дорогой! Ты вроде бы собирался поработать дома…

– Да. А в чём дело? Ты – против? – не понял Андрей.

– Нет, совсем нет. Даже наоборот… Только я хотела спросить…

– Да спрашивай же, наконец! – засмеялся он.

– Ты никого сегодня не ждёшь? В гости, я имею в виду.

Андрей покачал головой.

– И это услышала.

Она только развела руками:

– Так получилось. И насколько я могу судить, это она и есть…

– Кто – она? – напрягся Андрей.

– О-о-она! Дама сердца.

– Вы на удивление проницательны, Елизавета Петровна. Да, это она и есть.

– Ну что ж, значит, плакала твоя работа на сегодня.

– Это ещё почему? У меня в запасе часа два, а то даже и три имеется. Вот если бы не отвлекали некоторые любопытствующие личности…

– Это я-то – любопытствующая? – возмутилась бабушка.

– Шучу я, шучу, – словно сдаваясь, поднял он руки вверх.

– То-то же! А теперь, дорогой внучек, спешу удалиться, дабы не тратить твоё драгоценное время на удовлетворение моего любопытства. А что ты хочешь – я просто старая женщина. Старая больная женщина!

– Старая? Больная? Бабушка, не кокетничай.

– Всё, всё, ухожу.

Но не успел Андрей собраться с мыслями, как бабушка снова появилась на пороге и произнесла шутливо-торжественно:

– Надеюсь, сегодня у меня появится шанс стать героем скандальной хроники!

– Непременно станешь, если душа твоя просит. Только Агриппина для жёлтых изданий не пишет.

– Это будет её первый опыт. И мой – первый.

– Только ты сама ей это предложи. Или навяжи свою кандидатуру, прояви находчивость, включи эпатаж!

– У, какой! Эпатаж ему! Уел бабушку. Радуйся. – Она помолчала. – Агриппина, говоришь? Интересное имя. Необычное… Ну всё, работай. – Елизавета Петровна повернулась и с высоко поднятой головой уплыла по коридору.

Андрей углубился в работу. День уже явственно клонился к вечеру, и солнечные лучи, косо проницая оконное стекло, бликовали на экране монитора. Андрей задёрнул штору. Работа шла туго, он никак не мог войти в привычный ритм, «поймать волну» – мысли всё время отклонялись от чисто искусствоведческих проблем, которым было посвящено исследование и, подобно птицам, кружили вокруг загадки, с которой ему пришлось столкнуться. Привычная картина мира за эти несколько дней раскрылась, точно детская книжка с сюрпризом, являя другие, необычные явления, да что там необычные – прямо-таки таинственные.

Для того, чтобы новая картина мира стала привычной, нужно, как минимум, две вещи: первое – убедиться в её целостности, второе – свыкнуться с её конфигурацией, от частностей до всеобщности. Непонятное, необъяснённое привычным стать не может, оно всякий раз может восприниматься иначе, и вместо картины мира мы получаем хаос. Язычникам древности, чтобы свыкнуться с явлениями природы, с которыми они сталкивались ежедневно, ежечасно, потребовалось создать не больше не меньше, как целый божественный пантеон. И тогда, например, гроза стала для них не просто громыханием грома и сверканием молний, но последствиями действий, предпринятых Зевсом или Перуном; стала привычным явлением, – и этот кубик занял своё место в мозаике общей картины миры.

Он никогда не верил в призраки, привидения, разве что в раннем детстве, когда окружающий мир воспринимается как сказка, волшебство. Теперь же, трижды столкнувшись «нос к носу» с одним из них, Андрей, как человек, способный усваивать новый опыт, при всём своём желании не мог оспаривать их существование. Но, как человек мыслящий, пытался объяснить самому себе, откуда и зачем в его жизни появилась другая, неведомая доселе сторона. Какого, спрашивается, чёрта?