Приблуда - Франсуаза Саган

– Мне нужен Паша, – сказал он, кивая на собаку.

Собака вжалась под плиту и дрожала, оскалив зубы, хотя и беззвучно; страх ее был так велик, что Мария встревожилась не на шутку. Фереоль это почувствовал.

– Потому что пес этот, эта сволочь, он мой, моя красавица… «красавица»… «красавица» (он хихикнул), была красавицей когда-то… а теперь вернее было бы тебя назвать «моя старуха», старуха такая же, как и я.

– Вернее было бы тебе никак меня не называть, – ответила Мария. – А почему же твоя собака от тебя сбегает?

– Порочная потому что, – сказал Фереоль. – А порочные собаки ищут порочных хозяев.

Он засмеялся, но тут увидел, как на него надвигается рука Марии, рука, сжимающая кухонный нож и словно бы действующая сама по себе, потому что Мария продолжала неподвижно смотреть ему в глаза. Рука двигалась медленно, но точно: она приближалась к его шее, и Фереоль попятился.

– Ты чего… чего это? – залепетал он.

– Так что ты там говорил, подлец? Продолжай.

Фереоль потихоньку отступал в сад.

– Я говорил, разумеется, о твоем жильце, – торопливо оправдывался он. – О психе этом, отказнике… Я ж не про тебя. Я знаю, ты любишь парней покрепче, настоящих, а не порочных…

На расстоянии трех метров от нее он немного осмелел. Он переминался с ноги на ногу, а она смотрела на него с отвращением.

– Скажи ему, – заорал он вдруг, – скажи твоему кретину-жильцу, чтоб мне собаку привел к шести часам. Если в четверть его не будет, я сам приду за собакой и с ружьем… Если не придет, тогда пес у вас навсегда останется, я вам коврик из него сделаю. – Он снова расхохотался. Мария захлопнула дверь у него перед носом и заперла на засов.

Она взглянула на забившуюся под плиту собаку и сказала: «Не бойся, старик, все уладится». И пес, несмотря на испуг, подметил, что она обратилась к нему второй раз за день. Она заговорила с ним еще и в третий, полчаса спустя: «Ты и впрямь удачно пристроился…» – и рассеянно постучала ему пальцами между ушей.

Герэ оторопело смотрел на нее и, казалось, не понимал, что она говорит. «Он глуп! Вот, в чем все дело: он просто глуп, – подумала она в эту минуту. – Только на лицо посмотреть: глуп и жалок…» И от злости она заговорила громче.

– Я повторяю, – произнесла она ледяным тоном, – Фереоль этот пришел забрать Пашу, свою собаку… ну, твою, в общем, собаку. Итак, поскольку он вежливо о том просил, хотя и орал при этом, что в шесть пятнадцать придет сюда с ружьем, ты возьмешь сейчас вот эту веревку, возьмешь собаку на веревку и любезно доставишь все вместе хозяину. Спросишь у него, не хочет ли он немного денег за услуги, которые нам оказывал пес, потом скажешь: «Большое спасибо, месье Фереоль», – и уйдешь, а собаку ему оставишь. Понял, Герэ?

Похоже было, он ничего не понял. Он смотрел на собаку, на Марию, снова на собаку пустыми и словно заспанными глазами, так что даже она удивилась.

– Ты спишь?.. – начала было она.

Но Герэ уже развернулся, переступил порог и решительным шагом, совершенно не похожим на его обычную походку, шел через пустырь по направлению к тополям, зеленевшим метрах в пятистах и скрывавшим ложбину и расположенную в ней ферму Фереоля. Мария с минуту смотрела ему вслед, потом крикнула: «Герэ!.. А собаку?.. Собаку забыл!..» Но он уже был далеко и ее не слышал.

Отнюдь не решимость гнала Герэ по пыльной дороге; он совершенно не представлял, что скажет, кому, кто такой этот зловещий Фереоль. Им вдруг овладело чувство протеста, ощущение несправедливости, которое было куда сильнее, чем гнев. Что ж это такое: он, Герэ, парень как парень, хороший бухгалтер, никому ничего дурного не сделал, и вдруг в одну неделю он теряет приятелей, женщину, мотоцикл, а теперь у него вдобавок ко всему хотят отнять собаку! Это уж слишком!

Он не знал, с кем поделиться своими чувствами, но ему казалось, что существует где-то некая абстрактная справедливость, которой он может пожаловаться. И она с ним согласится: «Ты прав, Герэ, – скажет. – Действительно, это уж слишком». За неимением иного судьи он и направлялся к Фереолю, не зная еще, набьет ли он тому физиономию, или ему самому накостыляют, или, в самом деле, он, как советовала Мария, извинится и предложит деньги, чтобы выкупить собаку. Не то чтобы Паша был очень красив, забавен и ласков (и к тому же откровенно предпочитал Марию, хотя привел его в дом он). Нет, пес был некрасив, не умел охотиться и не представлял для Герэ никакого интереса. «Но ведь это моя собака, – твердил себе Герэ, – и если уж даже собаку!..»

Он дошел до конца тропинки и остановился на залитом солнцем склоне, у подножия которого в ста метрах под ним лежала ферма. Она была расположена буквой L, и он сверху первым заметил слева возле гумна распластанное на земле тело, дергающееся, как он подметил, «в непристойных корчах», и в ту же секунду справа донесся женский вопль. Из кухни во двор выскочила фермерша, а за ней еще три, четыре человека, как по команде; она упала перед дрыгающейся массой на колени, и Герэ только теперь понял, что человек этот корчился на вилах. Он, видать, упал с набитого свежим сеном сарая, который Герэ разглядел, нагнувшись, и упал неудачно.

Герэ показалось, что люди стоят над телом уже целый час, и только тогда один из них вскочил на мопед и помчался к ближайшему телефону. Мотоциклист проехал мимо застывшего на месте Герэ: рыжий с вытаращенными глазами – Герэ никогда его прежде не видел. «Надо вызвать «Скорую», – почему-то крикнул ему парень, будто бы он шел пешком, а Герэ ехал на мотоцикле. – Фереоль засадил себе одни вилы в шею, а другие – в живот! Кровищи…» И, выполнив миссию глашатая, он скрылся за поворотом, в восторге от выпавшей ему роли. Герэ увидел, как он завернул к центру, и вспомнил, что служба «Скорой помощи» расположена неподалеку. Увиденное жуткое зрелище обескуражило его и сбило с толку. Бунт в нем улегся, и он не понимал, что делать дальше. По крайней мере, думал он, Фереоль не придет за собакой ни сегодня, ни потом. Он в госпитале надолго застрянет, судя по чудовищным корчам, которые, между прочим, начинали стихать… Тошнота подступила к горлу, когда Герэ представил себе ощущение холодных вил, вонзающихся в тело, он присел на обочину и закурил. «А «Скорые» работают лучше, чем о них думают…» – сказал он себе, докуривая сигарету, когда мимо него с воем пронесся автомобиль. Он увидел, как из машины выскочили санитары, но не стал смотреть, что они там делают с нанизанным на вилы телом.

Он возвращался, не торопясь, наслаждаясь ласковым вечером, колыханием нивы, матовым блеском усеянных слюдой терриконов. Впервые за последние десять дней он чувствовал себя в форме. У него сложилось впечатление, нелепое, но крепкое, что «где-то» его услышали и справедливость восторжествовала, жестоко, конечно, но восторжествовала. В общем-то, если вдуматься, случай избавил его от крупной неприятности… И кто-то внутри его поднимал голову и расправлял плечи, словно бы сама судьба стала на его защиту.

Увидев в окно его поступь и осанку, Мария замерла. Герэ тоже заметил Марию, но не остановился. Он лишь чуть замедлил шаг, чтобы вытащить из кармана сигарету, закурить и бросить спичку через плечо, «как Хэмфри Богарт», вспомнилось ему. Не остановился он и когда собака, выскочив в окно, побежала ему навстречу и, заливаясь счастливым лаем, принялась хватать его за руки и за штанины. Он ласково отпихнул ее, глубоко затянулся (впервые без помех выдохнув через нос) и подошел к неподвижно стоящей женщине.