Умник - Мари-Од Мюрай

— Красные розы. На языке цветов — пламенная любовь. Или белые — непорочная любовь. Нет, это, наверное, не пойдет.

Энцо купил одиннадцать красных роз. Засунул в букет карточку с надписью: «Прости меня». А про себя подумал: «Будь я женщиной, мне было бы противно, что парень передо мной так стелется».

Когда Арья вышла на почту отправить письмо, Энцо пробрался к ней в комнату и положил букет на подушку. Потом вернулся к себе, бросился на кровать и стал ждать.

— Совсем рехнулся, что ли?

Энцо приподнялся — букет угодил ему прямо в лицо.

— Ты что, хочешь, чтобы Эмманюэль тебя убил?

— Да нет, Арья, я…

— Еще раз подложишь мне веник — заставлю тебя его сожрать.

Месье Видибога и это не обескуражило:

— Она оберегает вас от Эмманюэля. Хороший знак.

— По-моему, Жорж, вы плохо разбираетесь в современных женщинах. Цветы, гусарские атаки — все это уже не работает. Женщина теперь независимая, сама себе мужика выбирает, а надоест — выбрасывает, как использованный носовой платок. Мужчиной нынче быть несладко. Про это в журнале «Мари Клер» написано.

— Война полов — старо как мир, — вздохнул месье Видибог.

Сам он, как видно, был ветераном.

— А ведь ваша супруга лет на двадцать моложе вас? — вдруг сообразил Энцо.

Видибог приосанился:

— На двадцать два.

— Ну, и как вы ее заарканили? Цветы дарили или по-гусарски?

— Она соблазнилась моими деньгами, — смиренно признал старичок.

В воскресенье утром Корантен вскочил самым первым, не считая Умника. Но Умника Корантен ни во что не ставил, он ждал Энцо, чтобы обсудить с ним планы на день. Сидел и машинально посматривал на часы.

— Энцо ждешь, — сказал Умник.

Корантен не удостоил его ответом.

— Ты всегда ждешь Энцо.

— Почему это? Не всегда, — Корантен возмущенно посмотрел на Умника и повторил: — Не всегда!

Но Умник опять попал в точку. Так и есть — он всегда ждал Энцо. Вчера, например, предложил ему пойти в бассейн. Чтобы похудеть, надо заниматься спортом. Но Энцо отказался. Сказал, девицы увидят его в плавках — будут пачками на шею вешаться. Ну Корантен без него и не пошел.

— Привет! Как спалось? — спросил, входя на кухню, Клебер.

— Пошли прямо сейчас в бассейн? — неожиданно предложил Корантен.

— Ура! Я возьму с собой дельфина! — обрадовался Умник.

В бассейн Понтуаз они пришли втроем. Клеберу не удалось уговорить Умника поменять надувного дельфина на пробковый пояс. У того была железная логика. Пробки, говорил он, плавать не умеют, а дельфины плавают вовсю. Он с разгона прыгнул в лягушатник — плюх! И давай визжать — вода-то холодная. Клебер посмотрел на обступивших лягушатник мамаш. Кое-кого из них такое поведение явно шокировало.

— Он умственно отсталый, — объяснил Клебер и, не дожидаясь ответа, нырнул в большой бассейн. Умник со своим дельфином пошлепал туда же. Узкоплечий, худенький, долговязый — маленький мальчишка, которого вытянули в длину. Уже стоя на последней ступеньке лесенки, Умник осведомился у служителя:

— А акулы тут не водятся?

Тот в ответ густо захохотал.

— Ненормальный, — буркнул Умник себе под нос. Поразмыслив, он решил, что акулы вряд ли нападают на дельфинов — они же почти что родственники, — и шумными гребками отплыл от бортика.

— Ну как? — спросил Клебер, успевший доплыть кролем до конца бассейна и вернуться.

— Здорово. Я пописал.

— Что?! Надеюсь, не в воду?

— А куда же еще?

Умник был очень доволен собой.

— А ну, выходи! Выходи, говорю! Побыстрее! — взбеленился Клебер.

— Акулы?

— Да. Вылезай!

Клебер поискал глазами Корантена. Тот отдувался, держась за бортик.

— Пошли, — сказал ему Клебер. — Уходим.

— Почему? — удивился Корантен. — Мне еще двадцать раз проплыть осталось.

— Пошли. Потом объясню.

Втроем вошли в бассейн — втроем и вышли.

— Ну ничего нельзя с ним сделать по-человечески! — злился Корантен.

Умник понуро шагал рядом с ним.

— Больше я в этот писсейн не пойду, — сказал он. — Акул слишком много.

Захра не знала, как сказать Клеберу, что она его любит. На дне рождения Корантена она старалась держать его на расстоянии. «Уважай себя, тогда и другие будут тебя уважать», — говорил ее отец Ларби. Но теперь Захра только и мечтала, чтобы Клебер уважал ее чуточку поменьше. У кого спросить совета? Захра была старшей из семи сестер, самой красивой жемчужиной в материнском ожерелье. Но любимицей Ясмины, их матери, была младшая дочь, глухонемая Амира.

— Ох уж эти девчонки, — ворчал Ларби.

Он обожал своих дочерей. Однако в последнее время его беспокоила Захра. Она перестала смеяться. А народная мудрость гласит: раз девушка загрустила, виноват, не иначе, какой-нибудь парень.

— Захре в следующем месяце исполняется семнадцать лет, не забыли? — спросил он как-то раз за семейным столом.

— Нет! Нет! Разве про такое забудешь! — загалдели Джемиля, Лейла, Наима, Нурия и Малика.

Амира не проронила ни звука, но радостно улыбнулась. Она читала по губам отца.

— Так вот, послушайте меня. «Жизнь в здешнем мире — лишь обманчивое наслаждение».

— Ну хватит уже, сколько можно! — поморщилась самая дерзкая из сестер, четырнадцатилетняя Джемиля.

— Но так сказано в Коране, — запнувшись, возразил Лабри. — Если хочешь увидеть «сады, где текут ручьи»…

— Райские сады Аллаха хороши для мужчин, — опять перебила его Джемиля.

Все сестры засмеялись, кроме Амиры, которая ничего не поняла.

— Лучше бы это ты уродилась немой, — с горечью сказал Лабри. — В мое время никто не посмел бы перебивать отца. Мой отец любил повторять: «Слышать — значит слушаться».

— В таком случае я бы предпочла уродиться глухой, — сказала Джемиля.

Захра, воспитанная в повиновении, испуганно посмотрела на младшую сестру. А отец семейства, разбитый наголову, обратился за поддержкой к жене:

— Но так написано в Коране!

Ясмина воздела глаза и руки к небу. Трудно сказать, что означал этот жест, но спор прекратился.

Вечером, так ни с кем и не поговорив, Захра сидела у себя в комнате. Она пыталась повторять химию, но в голову лезло совсем другое. Перед глазами, как в волшебном фонаре, сменяли друг друга картинки: вот Беатрис заигрывает с Клебером, приподнимает свою рыжую гриву, уводит его с собой.