Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

на случай нападения, с ужасом созерцал эти баталии; волосы его вставали дыбом от визга крыс и шипения котов – эти звуки страшили его больше, чем вопли и стоны преисподней, которыми так любили запугивать прихожан священники.

– Уго?

Мальчик оглянулся, ему пришлось задрать голову, чтобы увидеть рядом с собой худощавого юношу, который не показался ему знакомым – тем более при свете луны.

– Что у тебя с лицом? – даже не поздоровавшись, спросил ночной гость.

– Не любят меня коты.

Юноша сел рядом на песок. Уго обратил внимание на его добротную одежду.

– И много у тебя котов?

– Они не мои, я с ними работаю.

– Думаешь и дальше продолжать?

– Разве что ты мне предложишь другое занятие…

– Извини. Ничего такого у меня нет. Но если бы было, я бы предложил именно тебе. Не сомневайся. Денег у меня тоже нет. Были б деньги… – (Уго бросил на незнакомца вопросительный взгляд.) – Меня зовут Бернат Эстаньол, я сын Арнау Эстаньола. – Оба улыбнулись, как будто давно ждали этой минуты. – Матушка мне рассказывала, как ты защищал…

Мальчик прервал эту речь взмахом руки:

– Как поживает сеньора Мар?

– Мечтает о смерти.

– Больно это слышать.

– Я навсегда перед тобой в долгу.

– Арнау подарил мне…

Откуда взялся ком в горле? Прошло уже несколько месяцев после смерти мисера Арнау. Уго замолчал и показал на лежащие на песке сандалии.

– Даже не сравнивай какие-то абарки с жизнью, которой рискуешь ради защиты человека!

– Твой отец меня любил. И хорошо со мной обходился.

– Я знаю.

Бернат узнал о казни отца, когда остановился в Мессине, на Сицилии, по пути из Александрии, пройдя уже Родос и Сиракузы. Каталонский консул в Мессине рассказал о случившемся владельцу судна, капитану и купцам, возвращавшимся в Барселону с богатым грузом пряностей (перец, имбирь, ладан и корица), а также с деньгами и дамасским шелком. Бернат не мог поверить сказанному в письмах, которые разослали по заморским консульствам Каталонии во исполнение королевского указа о реквизиции всего имущества Арнау Эстаньола.

– Изменник? – спросил юноша дрожащим голосом. Консул только кивнул в ответ. Он и сам знал немногим больше. – И казнен? Вы уверены, что все так и было?

– Так мне рассказал чиновник, доставивший письма на корабль. Эстаньолу отрубили…

– Где этот человек?

– Уже отплыл.

Бернат наблюдал, как консул от имени короля принимал товары, принадлежавшие Арнау Эстаньолу, а также отчуждал отцовскую долю во владении кораблем. Возник спор, но не из-за имущества Арнау, а из-за денег, которые Бернат имел при себе. Юноша считал эти деньги своими; консул же возражал, что, поскольку Бернату всего шестнадцать лет, все его деньги принадлежат Арнау. Эстаньол, все еще не пришедший в себя после трагических известий, ни в какую не желал уступать: ему нужны были деньги, чтобы скорее попасть домой, потому что у этого корабля, только что реквизированного в пользу короля, до прибытия в Барселону предполагались еще стоянки в Палермо, в Кальере и на Мальорке. Победителем из спора вышел Бернат – но не потому, что ему удалось убедить консула, а благодаря активной поддержке других купцов; они же помогли юноше и спланировать дальнейшее путешествие: для него наняли рыбацкую лодку, которая каботажем шла к Палермо, а уж там, заверили купцы, Бернат без труда найдет корабль, идущий прямиком на Барселону.

Однако же все соболезнования, изъявления дружбы и поддержки разом иссякли, как только юноша завел речь о верительном письме для судовладельцев, с которыми ему предстояло договариваться в Палермо. Никто не желал подписывать рекомендации для сына изменника. Точно с таким же отношением Бернату пришлось столкнуться и в Барселоне полтора месяца спустя: немногочисленные горожане, рискнувшие открыть перед ним двери своих домов, делали это лишь для того, чтобы просить, умолять и заклинать юношу не впутывать их в эту историю, хотя бы даже в память об Арнау Эстаньоле, которого они так ценили, не заставлять противиться властям.

В свои шестнадцать лет Бернат был юношей образованным: умел читать и писать, знал латынь, а на улицах Александрии начал постигать еще и арабский. Бернат имел познания в математике и в счетном деле, прекрасно разбирался в законах, в правилах и обычаях торговых людей. И все-таки никто не взял его на работу. «Жалованье? Я и так уже передавал немало денег твоей матери, – ответил Франсеск Бойшадос, последний компаньон его отца. – Кто, по-твоему, содержал ее все это время? И насколько я вижу, мне и дальше придется ее содержать», – добавил купец, смерив юношу недобрым взглядом.

Бернат поблагодарил Франсеска за оказанную помощь и пообещал со временем вернуть долг. Матушка уже рассказала ему, как обстоят дела.

– Бернат, у нас ничего нет. Совсем ничего. – Мар яростно махала руками, как будто это помогало объяснить отсутствие денег. – Если бы не Франсеск, я не знаю, на что бы я вообще жила.

Бернат обнял мать, плакал вместе с ней, слушал, как она сетует и призывает смерть. Сын устыдился, что потратил все деньги на возвращение в Барселону, – в пути он платил не торгуясь, преследуя лишь одну цель: как можно скорее добраться домой. Именно так и обстояли дела: в Барселоне у них ничего не осталось, они больше ничем не владели. Король забрал у Эстаньолов все имущество. Прежде чем Мар успела хоть что-то предпринять, армия писарей и солдат взяла приступом и дом, и контору Арнау. Чиновники вступили во владение недвижимым имуществом, конфисковали все движимое, включая деньги и драгоценности, и рылись в счетных книгах до тех пор, пока не докопались до последней монетки, которой Арнау мог владеть как в Барселоне, так и на любом из рынков Средиземноморья.

– Мы всегда можем рассчитывать на Жусефа…

Бернат хотел утешить мать и напомнил о еврее, которому Арнау еще ребенком спас жизнь, когда во время великой чумы барселонцы громили еврейский квартал.

– Да, Жусеф ко мне приходил. – Мар продолжала всхлипывать и обнимать сына. – И он действительно предлагал мне помощь. Жусеф – хороший человек. Но я отказалась. Ты ведь помнишь, отец не хотел, чтобы нас снова заподозрили в связи с евреями и инквизиция опять занялась нашей семьей. И нашими друзьями. Тогда конец и нам, и им. Забудь про евреев, сынок.

И Бернат про них забыл. Но он не мог забыть про Элисенду. Молодой человек несколько дней боролся со своим страхом: а вдруг и эта улыбчивая белокурая девушка, обещавшая дождаться его возвращения с Востока, – вдруг и она от него откажется? Бернат повторял себе, что из Александрии он вернулся жалким изгоем. И все-таки отправился к Элисенде: он должен был попытаться. Дверь