Кража по высшему разряду - Нина Стожкова

Впрочем, потаенные мысли Дэвид озвучивать не стал, а просто предложил Галке крайне выгодные условия контракта по найму, и она радостно согласилась. Даже поблагодарила за неожиданный подарок судьбы Бога, счастливый случай и Мирославу.

В Штаты Галка уезжала, как в сказку, где любая сиделка может воплотить американскую мечту и стать принцессой.

Тайные надежды Дэвида не оправдались. Галка относилась к Майклу как к пациенту и упорно игнорировала все намеки его папаши. Еще чего! Идти под венец с душевнобольным! Жизнь одна, и тратить ее на чужого сына-инвалида — значит, самой потерять разум. Не так она представляла свою судьбу в самой богатой стране мира! Ничего, осмотрится на новом месте, пошлет Дэвида с его сынком подальше и устроит жизнь свою и дочери так, что все подружки в Питере ахнут. У нее хватит на это и красоты, и ума, и образования…

Ночью Галка запирала квартиру Майкла специальным ключом и удалялась к себе в апартаменты, где сладко посапывала Вероника. Дэвид снял Галке и Майклу просторные квартиры на одном этаже в закрытом кондоминиуме. Это тоже входило в его планы. Вдруг сиделка однажды все-таки останется с его сыном на ночь, пусть и за отдельную плату?.. Но едва Галка выходила из его квартиры, она тут же выбрасывала пациента из головы. К этому ее приучила профессия врача: чтобы не заболеть самой, надо сочувствовать больным, однако не принимать их болезни слишком близко к сердцу.

Ночью у Галки начиналась совсем другая жизнь. Она звонила в Питер матери и друзьям за счет Дэвида, устраивала посиделки с русскими иммигрантами на просторной кухне, там были музыка и новые русские фильмы по видаку. Галка считала эти ночные часы законной компенсацией за тягостный день, что она проводила в компании идиота.

Но все закончилось внезапно и не так, как Галка мечтала. Жена Дэвида, которой иммигрантка-соотечественница изрядно надоела к тому времени самим фактом своего существования, нагрянула в ее апартаменты с внеплановой проверкой. Гора окурков в пепельнице и несколько пивных бутылок не оставляли сомнений: сиделка Майкла живет на денежки Дэвида отнюдь не той аскетичной жизнью, что предписывает ей строгая мораль мормонов, а главное, специальная строка в контракте. В общем, «инспекторша» со злорадством пожаловалась на моральный облик «этой нахалки» благоверному, и Галка была с треском уволена. К тому времени и Дэвиду уже надоела ее непонятливость насчет сына. Словом, сиделку с дипломом врача предупредили: скоро из роскошных апартаментов придется выметаться вместе с дочерью. А теперь пускай зарвавшаяся прислуга ищет себе жилье по средствам…

После долгих слез и мучительных поисков работы Галка наконец устроилась лаборанткой. Теперь зарплата позволяла ей нанять квартирку в два раза меньше в другом, бедном районе города и едва сводить концы с концами. Но мысль о возвращении в Питер была еще тяжелее. Куда она вернется? К кому? В квартиру к матери-пенсионерке? А где работать? На что жить с дочкой? Врачебный стаж и старые медицинские связи она к тому времени потеряла, новых знакомств в Питере на расстоянии не завела. А возвращаться в районную больничку, откуда с помпой уезжала в заграничную сказку, закатив банкет в ординаторской, не хотелось.

Было еще одно обстоятельство, останавливавшее ее каждый раз в минуту отчаяния, когда хотелось все бросить и купить обратный билет на самолет. Вероника росла настоящей американкой. По-русски она уже говорила с акцентом и делала в письмах бабушке забавные ошибки. Да и учебные программы в российской и американской школах отличались настолько, что учеба в Питере русской американки была практически невозможна. Даже с потерей года. А через несколько лет Галка окончательно распрощалась с иллюзиями насчет возвращения домой и с тех пор заливала тоску русской водкой на шумных субботних вечеринках в надоевших эмигрантских компаниях.

Замуж за океаном она так и не вышла. Разумеется, крутила время от времени легкие интрижки. Но каждый раз, прилетая в отпуск домой, повторяла, как заклинание:

— Я сюда еще вернусь! Я не могу без Питера. Я не хочу там умереть!…

— Мама, а сколько стоят в Санкт-Петербурге достойные похороны? — спрашивала ее практичная американская дочь, и Галка замолкала.

Был еще один магнит, который неизменно притягивал ее в родной город. Видно, никто из Галкиных заграничных любовников и в подметки не годился в «науке страсти нежной» легкомысленному питерскому Казанове. Чуть ли не из аэропорта Галка всегда мчалась в Малый оперный. К своему постаревшему, но по-прежнему неуемному Казанове.

Зная эту семейную тайну, Инна умирала от любопытства. Что же все-таки есть в этом заурядном, весьма потрепанном жизнью мужичке, чтобы так по нему убиваться на другом конце земли, в Новом Свете? Инна смотрела на редкие рыжие пряди, доходившие почти до плеч, на крупные волосатые пальцы, на круглое пузцо… И не находила ответа.

Ромка усадил дам в ложу на самые лучшие места, и они, как час назад в метель, нырнули в дивную музыку Чайковского.

Германн добивался у старой графини тайны трех карт, и Инна некстати вспомнила Полину Андреевну. Мистический ужас охватил ее…

В антракте, соблюдая вечный театральный ритуал, Изольда и Инна отправились в служебный буфет. Когда все трое уселись за столик у окна, Инна заметила, что все присутствовавшие дамы посматривают на них с любопытством. Мол, что за странные такие немолодые «телки»? Обычный Ромкин контингент существенно свежее… Однако Изольда, не обращая на зрительниц внимания, вдруг попросила Инну рассказать Ромке про Старую графиню.

— Ого, да вы смелая женщина! — удивился он и впервые удостоил Инну заинтересованным взглядом. Она кожей почувствовала на себе магнетизм влажноватых черных глаз и невольно поежилась. Наверное, так Вольф Мессинг действовал на участников своих сеансов, прожигая их взглядом насквозь. — Этот дом после скоропостижной смерти Покровского многие за версту обходят. Лично я не решился бы туда сунуться, — признался Ромка, мягко тронув пальцы Инны своей волосатой ручищей. И тут случилось то, чего она никак не ожидала. По ее руке побежала горячая волна, словно их кровеносная система чудесным образом стала единой, и бурлящая, как шампанское, кровь Ромки Караваева потекла по ее прохладным синим жилкам, разгоняя меланхолию и страхи. Инна подняла на Ромку глаза и внезапно громко расхохоталась — в развязной манере, совершенно ей несвойственной. Дамы за соседним столиком понимающе переглянулись. Мол, все в порядке, колдовство Караваева по-прежнему действует! А Изольда уставилась на них, ничего не понимая.

— Она не смелая, а глупая, — вскоре уточнила Изольда, деловито доедая эклер. — Представляешь, Ром, не потрудилась даже перед отъездом в Интернет заглянуть. А там про Никиту Покровского такое написано… Не только документальную книгу — детскую сказочку сочинять расхочется. Очень страшная получится сказочка. Я бы, кстати, собственными руками пришибла того московского придурка, что посоветовал Инке к старухе съездить. Отдыхает сейчас, гаденыш, у телевизора в тапочках, музыку с умным видом слушает или кроссворд отгадывает. А Инка одна по мафиозным старухам бегает. Как ты думаешь, Покровскому и вправду помогли отправиться на тот свет?