Танцуй для меня, учительница! - Ясмина Сапфир

Командор выдохнул так, что я бы не удивилась струе пламени из его рта и носа. Темнар набычился, выпятил упрямый лоб. Мельнис попытался сказать четко, почти по слогам, но вышло рвано и скомкано:

— Я… спешу… напомнить… вам… пункт… пять… Двадцать третьего правила!

Я воззрилась на Темнара и, судя по тому, что тот даже не покраснел — скорее побагровел, становилось ясно, что Мельнис опять попал в яблочко. А помощник провинился.

Командор сделал лишь одно, с моей точки зрения, предосудительное действие — добил Темнара, на случай, если кто-то еще не знает упомянутого пункта. И этот кто-то, скорее всего, я. Остальные невольные свидетели словесной потасовки либо кивали, либо качали головами, осуждая помощника.

— Командор имеет право отбыть с поста, выставив вместо себя второго помощника, и загрузив все данные в автоматические службы защиты корабля, если близкому ему существу грозит опасность. Вы не смогли защитить Велладу! Не успели вовремя!

Я заметила, что студенты и преподаватели осторожно покидают помещение, стараясь не привлекать к себе внимания. С лица Темнара схлынула краска. Еще недавно оно походило на перезрелый помидор, теперь же чудилось — помидор обваляли в муке. Если раньше помощник напоминал льва, то теперь все больше смахивал на быка, что собирается вот-вот броситься на тореадора. Впрочем, сам «тореадор» выглядел слишком внушительно. Мельнис подбоченился, выпятил грудь и бросил в лицо Темнару:

— Вы имеете право оспаривать особенную женщину у любого соплеменника! Но! В свободное от работы время. И уж если занялись этим делом, то обязаны были защитить Велладу.

Последняя претензия прозвучала с еще более отчетливой угрозой, чем предыдущие. Будто не сориентироваться вовремя и не оказать мне мгновенную помощь — самый страшный проступок из тех, что позволил себе Темнар.

Помощник продолжал бычиться, выпячивать лоб, но молчал, видимо, не находя ответных аргументов. Мельнис четко обозначил права и обязанности сторон и, как выяснилось, действовал он по инструкции, а вот Темнар — нарушил правила.

Не сразу сообразила я, что френы опять темнили. Что еще за «особенная женщина»? Что имел в виду Мельнис под этим термином?

Но едва я задалась вопросом, командор почти выплюнул в лицо помощника:

— Немедленно займите свой пост. Я провожу Велладу до кафе, как разрешает пункт десять двадцать третьего правила. Это так, для порядка, чтобы у вас не возникло соблазна пуститься в возражения. Ти закончит экскурсию по Академии. Марш на место! Или обещаю вам серьезные проблемы по службе! Предыдущий инцидент считаю исчерпанным. И на правах командора списываю ваше нарушение на форс-мажорные обстоятельства. Встречу с особенной женщиной.

Темнар не оценил великодушия начальника. А вот я — да. Было видно — Мельнис действует по велению сердца, от широкой души. Не стремится произвести впечатление, пустить пыль в глаза или выглядеть лучше помощника. Понимает его, даже сочувствует, насколько позволяют эмоции и обстоятельства.

— Мы ведь еще встретимся, в свободное от работы время? — сквозь зубы процедил Темнар. — Например, послезавтра, когда станция минует опасный рубеж и доложит о положении дел в парламент?

Мельнис решительно отдал честь.

— В любое удобное свободное время. В зале для боев. Я весь в вашем распоряжении.

Почему-то вспомнился Илья Муромец после встречи с дАртаньяном: «Вот хулиганье! Чуть глаз проволокой не выколол!»

Настолько в разных весовых категориях были для меня мужчины. Сама не знаю почему. Выглядел помощник вовсе не худощавым, ростом и габаритами не особенно уступал Мельнису, разве что совсем капельку… Но мне почему-то совершенно не верилось, что эту френскую скалу может сдвинуть такой холмик.

Темнар что-то проворчал на родном языке и скрылся в дверях. Мельнис крутанулся в мою сторону. Секунда — и страшное выражение стерлось с лица командора. Он посмотрел виновато и произнес извиняющимся тоном:

— Веллада, простите великодушно за то, что вам пришлось стать свидетелем нашей перепалки. Позвольте проводить вас до кафе и заказать чего-нибудь вкусного, чая на успокоительных травах. Мне жаль, что так вышло.

Он сглотнул, осторожно коснулся руки и вдруг сжал ее горячими пальцами. Настроение командора вновь изменилось быстрее полета пули. Мельнис напрягся, разрумянился, от тела его заструился знакомый жар. Широкий военный шаг — и я почти вплотную прижата к огромному мужскому телу. Командор наклонился к лицу, переступил с ноги на ногу и выдохнул:

— Веллада? Ответьте мне, пожалуйста.

Я суматошно кивнула. С минуту, казалось, наши губы вот-вот встретятся. Мельнис облизал свои, задышал настолько часто и шумно, словно заканчивал бежать марафонскую дистанцию.

Внезапно отступил, тряхнул головой, будто сбрасывал наваждение. С нежеланием выпустил мою ладонь из пальцев, и я ощутила прохладу воздуха, настолько горячим казался Мельнис.

Не говоря ни слова, командор подал мне руку. Я взяла его под локоть, опять не понимая, что происходит, но почему-то доверяя Мельнису ни с того, ни с сего. Мысль о том, что любая нормальная, рассудительная девушка сбежала бы от командора, куда глаза глядят, после первого же его закидона, мелькнула в голове снова. Но я все равно отправилась с Мельнисом.

Мне нравилось чувствовать его рядом, понимать, что с этим мужчиной можно ничего не бояться, даже не опасаться ни капли. Видеть, как он волнуется от моей близости и ощущать, что где-то в животе порхает целый бессовестный выводок бабочек. Ну вот что же такое? Какие бабочки в моем-то возрасте?

Я прошла с Мельнисом половину пути, спустилась на несколько этажей, и лишь потом сообразила, что собиралась спросить. Мда… Похоже, не только у командора проблемы с самообладанием!

— Командор Онил, могу я обратиться к вам с необычной просьбой? — выбрала я один из двух вопросов — самый важный. Я опасалась, что выяснения — кто же такая «особенная женщина» приведут к тому, что Мельнис опять закроется. А то и вовсе — извинится, пожелает хорошего дня и сбежит, перепоручив меня Ти.

Мельнис приподнял бровь и на лице его отразилось такое выражение… даже не знаю… Если бы он сказал сейчас: вы же сами понимаете, я сделаю для вас все, выполню любую просьбу, не зависимо от цены и расплаты… это не стало бы более очевидным. Я сглотнула, чувствуя, как волнение покалывает кончики пальцев, и тепло волнами струится вдоль позвоночника. Не знаю — что беспокоило меня больше — близость Мельниса, его взгляд и выражение лица, что обещали так много или суть собственной просьбы. Только закончила я ценой титанических усилий.

— Вы ведь изучали мое досье. Наверняка досконально. Читали про… сына…

Он кивнул, вдруг сжал мою руку, чуть погладил большим пальцем ладонь и мягко произнес:

— Да, я в курсе.

Слабость разлилась по телу. Страх сделал мышцы ватными. В глазах помутилось.

Что он знает? Вдруг сына давно нет в живых? Вдруг его убили, и дело засекретили по какой-то причине? Вдруг я больше никогда его не увижу? Ни-ког-да… Такое страшное, до черноты перед глазами слово… Сердце от него подскакивает к горлу, а затем бьется как безумное. Останавливается, осознав неотвратимость правды и ее жестокость, и начинает биться иначе. Все в мире меняется после этого слова в адрес близких. Даже если речь просто о разрыве отношений.