Понаехали! - Карина Демина

Шея его была не горячею, как у обычной лошади, но едва-едва теплой. И жила кровяная под ней билась медленно. А вот след на шее… не только на шее, едва заметный глазом, но ощутимый под пальцами, будто кто-то накинул на зверя незримую узду.

…что там в сказках говорилось?

Ежи пытался вспомнить.

- Они на берег в полную луну выходят. Погулять… и да, если найдут кого возле воды – закатают до смерти, - он заговорил, и тонкие уши коня дрогнули. – Натура такая… чаруют людей. Говорят, что если кто встретит ночью коня водяного, так всенепременно захочет прокатиться.

Пальцы зацепились за узду.

Тонкую, что нить.

…сплетенную? В книге его, оставленной там, в тереме, ответ имеется. Да только не может Ежи коня бросить, чтобы в терем вернуться.

Конь всхрапнул, стоило пальцам зацепиться.

- Погоди, ему больно, - Стася обняла тварь за шею. – Я… чувствую.

- А еще что?

- Что ему здесь не нравится…

…под утро кони возвращались в воду, сродняясь с нею. А этот? Сколько он уже на берегу?

- Его поймали.

…и поставил Иван-купеческий сын корыто, которое наполнил медом хмельным, а после, когда напились дивные кони…

Это же сказка.

Или…

К сказкам тоже надо относиться серьезнее.

- Поймали и накинули волшебную уздечку, да только, кажется, не так хорошо, как надеялись, если он выбирается. Пойдем, покажешь, где ты обретаешься.

Вряд ли далеко.

Уздечка сидит плотно и зацепиться не позволяет. Стало быть, снять её способен лишь человек, её же набросивший. Понимал ли он, что делает?

…конь, лишенный воды, иначе силы брать должен. И оттого тянет от нынешнего зверя кровью, стало быть… заездил до смерти? Или просто разодрал в клочья того, кто неосторожно решился прокатиться на дивном жеребце? Проглотил? В сказках кони подобные людей глотали.

Проверять, насколько сказки были правдивы, Ежи совершенно не хотелось.

- Идем, - повторила Стася, придерживая коня за гриву. И тот качнул головой, двинулся, осторожно шел, бережно, будто боясь потерять руку её на своем теле.

…водяные кони, если уж не сказка, что они есть? По сути своей творения природы, от природы отделенные и… и в Стасе он чует родственную силу.

Оттого и ведет себя так.

А Ежи?

На него поглядывает с опаскою. Тоже чует?

Идти недалече. Конюшни встали за теремом, большие, способные не один десяток лошадей вместить. Здесь пахло сеном и хлебом, конским потом, навозом. Кислыми яблоками. Брагой свежею.

Здесь было темно.

И кони вздыхали, толклись в стойлах, встречая жеребца разноголосым ржанием. Правда, на него люди не откликались. Привыкли, что сделались лошади беспокойны? Или спят, как и прочие?

И этот сон тоже неладен.

- Зачем вообще… - Стася прищурилась, вглядываясь в темноту. – На нем же толком не поездишь, если я правильно поняла?

- Не поездишь, - согласился Ежи. – Уздечка не поможет. Стоит кому на спине оказаться, и водяной конь полетит, понесет по-над землею, и катать будет, пока всадник не свалится, не разобьется…

Конь заржал, и прочие лошади стихли.

- Но вот если свести водяного коня с обыкновенною кобылой, то жеребята родятся… сам не видел, но в легендах если… получаются дивной красоты лошади, которые быстры и неутомимы. И разумны. И…

- Дорого стоят?

- Само собой.

- А он… что с ним станет? – Стася погладила коня и тот вновь задрожал. – Если его долго держать?

- Не знаю, - честно ответил Ежи. – Но думаю, что ничего хорошего. Сперва он ослабнет. И попытается выжить так, как умеет…

В темноте клацнули белые зубы.

- А потом… потом или вовсе утратит разум, тогда и узда с него спадет. Или…

- Погибнет?

- Да.

Конь сам нашел свое стойло и одним прыжком, который обыкновенная лошадь не смогла бы сотворить, оказался внутри. Он вытянул шею и дунул в лицо Ежи теплым гниловатым дыханием.

- Надо найти того, кто это с ним сделал, - сказала Стася, сжимая кулаки. – Найти и…

- Найдем, - пообещал Ежи. – Обязательно.

Найдет и разберется, о чем думал человек, когда тащил в город опасную нечисть.

Аглая с трудом дождалась рассвета.

Несколько раз она подходила к двери, прижималась к ней ухом, вслушиваясь в шорохи там, снаружи. Почти решалась выйти, но всякий раз останавливалась, говоря себе, что не стоит спешить, что…

Смех.

Веселое шлепанье босых ног.

И снова смех. Едва слышный зов:

- Поиграй с нами!

Плач, от которого сердце останавливалось. И тут же вновь:

- Поиграй, поиграй…

Эти голоса – Аглая ближе к рассвету поняла, что их несколько – и заставляли отступать, пятится к постели, на которой разлеглась пушистая кошка. В темноте её глаза отливали отраженным светом, а шерсть казалась вовсе белой.

Кошка урчала.

Ворчала.

И голоса отступали.

- Звать на помощь бесполезно, - сказала Аглая кошке, потому что молчать было выше её слабых сил. – Все спят. И не проснутся, даже если пожар приключится. А он рано или поздно приключится. Или не пожар.

Она тихонько вздохнула и, забравшись на кровать, - игрунки, верно, почуяли неладно, а потому в Аглаину комнату не совались – добавила:

- Завтра надо будет сказать… только кому?

По-хорошему следовало бы доложить Эльжбете Витольдовне, чтобы уж она собрала комиссию, с магами, с людьми государевыми, которых положено звать в подобных случаях. Но вот… послушают ли Аглаю? Нет, должны бы, но… но вдруг послушать послушают, а её запрут?

В школе?

Или… или отдадут Гурцееву, который тоже запрет, но не в школе?

Станут опять говорить… всякое. Аглая уже поняла, что говорить ведьмы умеют красиво, и как знать, не поверит ли она вновь, что все правильно, что все так, как должно?

Глупый страх. И долг велит одно, а сердце трясется заячьим хвостом.

- Если не скажу, то… плохо. Они ведь не просто так появились, - Аглая погладила кошку, которая от прикосновения этого заворчала. – И сильные, если весь дом убаюкали. Тут до беды недолго… может, уже даже… но… поверят ли?

Кошка вздохнула.

И Аглая тоже.

А потом раздалась песенка, которая без слов, чем-то напоминающая мурлыканье, и стих шепоток, и звуки шагов тоже стихли, и вовсе стало тихо-тихо.