Если ты найдешь это письмо? Как я обрела смысл жизни, написав сотни писем незнакомым людям - Ханна Бренчер

Я писала о том, как стыдилась в детстве его занятия: он был городским мусорщиком. Как я годами носила в себе этот стыд и исключала отца из своей жизни, потому что жалела, что у него нет какой-нибудь достойной работы. У меня дрожали руки, когда я писала о самой яркой отличительной черте моего отца – о его мозолистых руках. Я росла с убежденностью, что это просто грязные руки, но теперь я знаю, что они были символом жертвенности. Этот пост был моей попыткой загладить свою вину за тот день, когда мать подошла ко мне в кухне, где я выгружала посуду из посудомоечной машины, и сказала: «Ты разбиваешь ему сердце. Ты разбиваешь сердце лучшего человека, какого тебе доведется знать в своей жизни». Это было мирное предложение попросить прощения за зону военных действий, которую я создавала все те годы, когда лгала о том, кто такой мой отец и чем он зарабатывает на жизнь, – а он об этом даже не знал.

Я опубликовала тот рассказ. И декан моего факультета прислал мне письмо с сообщением, что, прочтя его, он сел за кухонный стол, и плакал, и рассказал своей жене все то, чего он никогда никому не рассказывал о собственном отце – «синем воротничке». А мой отец – он никогда и ничем не гордился больше, чем этим рассказом. Он распечатал его копии и раздавал их направо и налево.

Вскоре после публикации этого поста я изменила название блога и перестала прятаться за красивыми словами. Я узнала, что уязвимость напоминает русскую матрешку, которая становится все меньше и меньше по мере того, как откручиваешь верхнюю часть и вытаскиваешь следующую куколку. Под конец в руках остается самая крохотная, капельная куколка. Больше нет слоев, которые нужно снимать. Ничего не остается, кроме сюрприза – сюрприза, когда обнаруживаешь, что самая крохотная куколка одновременно самая цельная из них всех. Она не прячется внутри самой себя.

Когда я стала уязвимой, я начала формировать сообщество читателей моего блога. Это было, как будто мы все вместе шли по Орегонской тропе,[14] вот только никто из моих читателей не умирал от дизентерии. Я начала рассуждать об Эмили, и Стивене Ко, и Чейзе, и обо всех остальных людях, с которыми никогда не была знакома в реальной жизни, но которые были моими блог-приятелями. И выяснила, что на самом деле Интернет – всего лишь тонкая завеса между нами. Иногда всего один комментарий в блоге отделяет тебя от знакомства с лучшим другом или встречи с любовью.

* * *

Вернемся к Джессике и к любви в кофейне.

– Знаешь, – сказала она тихо, – думаю, ты таки влюбишься в этой кофейне. – Она помолчала. – Но вряд ли это случится так, как ты ожидаешь. Наверное, это будет мысль, какая-то идея, которая у тебя появится. Ты влюбишься в нее в этой кофейне. И твоя жизнь сразу же изменится.

* * *

Я думала, что буду той девушкой, что вечно носит красную шапочку и стоит одна на перроне в ожидании поезда, улыбаясь совершенно беспричинно и заставляя всех окружающих думать, что она полна тайн. Что-то вроде Делии – девушки из Нью-Йорка, у которой был бойфренд с гитарой, написавший такие строчки: «Таймс-сквер не может сиять ярче, чем ты». Я всегда думала, что Нью-Йорк будет романтичным, как бойфренд, который станет целовать мне руку или бросать камешки в окно, чтобы привлечь мое внимание.

В действительности персонажем, самым близким к бойфренду, кидающемуся камешками в мое окно, был парикмахер Хуан, который стоял на земле тремя этажами ниже со скрещенными на груди руками. Было десять вечера. Мы продолжали обмениваться взглядами через улицу вплоть до того дня, когда он вышел из парикмахерской, представился и вручил мне свою визитку. Я даже не позвонила по номеру, указанному на ней. Я просто прятала ее под матрасом до того вечера, когда он объявился за моим окном. Мои соседи силком выгнали меня на улицу.

– Почему ты мне не позвонила? – спросил он меня, встретив на веранде.

– У меня сложности, – ответила я.

– Со мной?

Я не сразу нашлась с ответом, поэтому выпалила:

– У меня есть бойфренд. И все сложно.

Я лгала Хуану. Прямо в его красивое бородатое лицо – я нагло врала о бойфренде в моем родном городе, которого не существовало в природе.

– А что сложно-то? – переспросил он. – Он что, не видит, что у него есть?

Его ответ вышиб из меня дух. Я плохая. Это был один из тех моментов, когда Бог дает тебе пощечину за ложь – пощечину из доброты других людей.

– Расстояние – это трудно, – промямлила я. Это, по крайней мере, враньем не было. Хуан не спросил, чего мне не хватает или может ли он как-нибудь помочь. Он просто сменил тему.

– Что ты будешь делать, когда закончится этот год? – спросил он. Уверена, он привык видеть, как волонтеры год за годом вселяются в эту квартиру и съезжают из нее.

Я замешкалась с ответом. Я хотела сказать, что мечтаю быть писателем, но мне показалось, что говорить об этом непрактично. Словно заранее готовишь себя к тому, что человек устремит на тебя обеспокоенный взгляд и скажет в ответ: «Ага, значит, ты хочешь жить в подвале родительского дома и питаться китайской лапшой, пока не создашь следующего Гарри Поттера? Какое ответственное решение!» Моя бабушка годами твердила мне, что еще увидит мое имя на книжных корешках. Вот почему я хотела быть писателем – потому что человек, которого я любила, сказал мне, что я смогу им стать. И я бы что угодно сделала, чтобы иметь возможность сказать этому единственному человеку, что она была права, когда верила в меня.

– Я хочу быть писателем, – наконец выговорила я. Я ждала, что он передернется, как от озноба. Мне следовало бы знать, что он этого не сделает. Он просто улыбнулся и сказал, что, на его взгляд, это здорово.

– А ты? Ты всегда мечтал о своей профессии? Ты отлично делаешь свое дело.

О Хуане восторженно говорили все и всегда.

– Это просто работа, – возразил он. – А вообще я всегда хотел быть копом. Вот это было бы реально круто.

– Так будь копом! – Мой голос зазвенел от возбуждения. – Давай пойди и стань копом!

– Эх, может быть, – пожал он плечами. А потом улыбнулся.

– Ты слишком худенькая, – сказал он спустя пару секунд. – Тебе нужно есть больше курицы.

И все, разговор о мечтах на нашей веранде мелькнул и пропал.

Мы еще немного поболтали. Хуан снова вслух пожалел о том, что мой бойфренд (тот, которого я выдумала) – такой растяпа. Через несколько минут я ушла в дом и заперла за собой дверь. Прислонилась к ней затылком и спиной и съехала на пол, где и просидела пару минут в темноте, прежде чем подняться наверх, к своим соседям.

Я задумалась, почему я хочу столь многого. Хуан мог стричь людей и снова стричь людей, и его мечты стать копом могли никогда не превратиться ни во что большее, оставшись просто мечтами. А еще была я. У меня была мечта, осуществления которой я хотела так отчаянно (и всегда об этом говорила): жить в Нью-Йорке. И все же я была несчастлива. И редко говорила за это спасибо. И все время искала пути для бегства. Способы не полностью присутствовать, способы отвлекаться на чужие жизни – жизни людей, которых я знала по старшим классам школы и колледжу, жизни, которые происходили в разных штатах и городах. Я транжирила время, час за часом сравнивая свою жизнь с их жизнью, выкладывая их бок о бок и обводя кружочками то, что казалось мне «не на месте» в моей собственной жизни, как на картинках «Что неверно?» на задней обложке журнала Highlights.