Время бесов - Сергей Шхиян

Коммунары при виде оружия притихли и начали нерешительно отступать. Потом один из компании, с конопатым лицом, успокоительно сказал:

— Да брось ты его, товарищ Филипп, пущай с им товарищ Бебель разбирается. Чего тебе, больше всех надо!

Товарищ Филипп шмыгнул своим орлиным носом и еще больше вытянул шею:

— Ты, товарищ, не знаешь с кем связался, — строго, чтобы сохранить лицо, сказал он. — Наше дело не просто политическое, наша коммуния тебе за то спасибо не скажет!

— И правда, товарищ, — вмешался еще один политически подкованный участник конфликта, — ты бы, чем здря наганом махать, открыл дебаты, а то нашу кашу жрешь, аж за ушами трещит, а теперь орешь, как при старом прижиме!

Мне и самому уже начало казаться, что я немного перегнул палку, особенно с учетом их винтовочного арсенала и пулемета системы «Максим». Пришлось выкручиваться:

— Да как же на вас не орать, дорогие товарищи коммунары, когда вы собрались ломать дом лучшего друга и соратника нашего незабвенного товарища Карла Маркса? Это что за идеология такая и политпросвет? Здесь, может, по приказу из центра будет открыт музей победившей революции, а вы сюда с топорами явились! Да узнай о такой вашей контрреволюции товарищ Карл Маркс или, скажем, товарищ Троцкий, они что сделают? Пришлют сюда ЧОН и вас всех к стенке за саботаж! Дебаты хочешь? — набросился я на политически подкованного коммунара — Даешь дебаты! Только потом сами не обижайтесь!

Моя речь, кажется, произвела впечатление. Во всяком случае, суровые лица революционеров смягчились.

— Так что же ты сразу не сказал, чей это дом! — с упреком спросил меня товарищ Филипп, засовывая древко топора за ремень шинели. — Мы чего? Мы товарища Карла Маркса за отца родного почитаем. Нам самим думаешь, здеся ломаться охота?

Назад в коммуну мы шли вместе Довольные, что удалось увильнуть от работы, коммунары добродушно подтрунивали над нами с Филиппом. Тот скалил в улыбке мелкие зубы и периодически хлопал меня по спине. Из церкви нам навстречу вышел недовольно удивленный товарищ Август:

— Вы чего это, товарищи, волыните? — строго спросил он. — Али уже все поломали?

— Вон тот товарищ пущай тебе все объяснит, — ответил за всех Филипп. — Близорукость ты, товарищ Бебель, допустил. Да! Так и к стенке встать недолго!

Август Телегин-Бебель ничего не понял и потребовал объяснений. Пришлось опять гнать ту же пургу про лучшего друга Карла Маркса. Однако, товарищ Август оказался не так-то прост и попытался оспорить исторический факт дружбы двух выдающихся ученых. Однако, я тут же забил его названиями трудов основоположника, в которых тот прямо указывал на дружбу с русским ученым.

— Так, я же не против критика Готской программы, — начал сдаваться товарищ Август, — но и наших революционеров, которые проливают кровь, нужно уважить! Получается, что карлову другу статуй поставим, а нашим героям революции — шиш?!

— Ты почему мне сапоги Порогова не прислал? — негромко спросил я его в самый острый момент дискуссии. — Не хочешь сапоги отдавать, так куртку сымай!

— Товарищи, мы на этом разом кончаем дебаты, — тотчас пошел он на попятный, — в том твоя вина, товарищ Филя, тебе было поручено изучить труды, а ты подвел товарищей. Что вот товарищ Ордынцева про нас подумает?

Не знаю, о чем она думала, но стояла бледная и не поднимала глаза от пола. Я подошел к ней и взял за рукав:

— Прости, товарищ Ордынцева, мне нужно с тобой обсудить вторую главу «Капитала» Карла Маркса, ты сейчас свободна?

— Да, — сдавленным голосом сказала она, и мы отошли от продолжающих обвинять друг друга в политической близорукости коммунаров.

— Что с тобой, Даша, почему ты такая грустная? — тихо спросил я.

— Мне кажется, я вчера проявила недопустимую слабость, — ответила она, по-прежнему не поднимая глаз. — У меня все прекрасно, и я ни о чем не жалею! Однако, если ты, товарищ Алексей, сообщишь об этом в мою партячейку, то будешь прав. Я не обижусь и понесу полную политическую ответственность.

— Дашенька, ты в своем уме? Ты вообще о чем говоришь?

— Я еще ночью поняла, что тебя, товарищ Алексей, специально прислали проверить мою платформу…

Она посмотрела на меня усталыми, затравленными глазами и первой отвела взгляд в сторону. Убеждать ее в том, что я не провокатор, в этот момент было бесполезно. Поэтому я пошел другим путем. Заговорил обиженно-равнодушно:

— Жаль, что ты меня считаешь бесчестным человеком, я надеялся, что мы с тобой станем друзьями.

Теперь нужно было оправдываться не мне, а ей. Ордынцева, несмотря на свою революционность, по сути, была вежливой, хорошо воспитанно девушкой, и смутилась.

— Почему бесчестным? Когда дело касается революции и классовой борьбы, нужно быть безжалостным и принципиальным, даже с теми, кого считаешь друзьями.

— А я считаю, что провокатор, он и есть провокатор, какими бы красивыми словами не прикрывался. Неужели вы все так боитесь друг друга?

— Когда обострена классовая борьба, особенно во время гражданской войны, верить нельзя никому. Любой человек может оказаться предателем идеалов. Я не боюсь своих товарищей, но у меня непролетарское происхождение, и я сама иногда чувствую, что не всегда соответствую, — она не договорила чему и замолчала.

— Да, — задумчиво сказал я, — хорошие у вас идеалы!

Удивительное дело, всего через три года после переворота все, кого я ни встречал, оказались донельзя запутаны и задерганы этими самыми идеалами. Было похоже, что революция, только что победив, сразу начала пожирать своих детей.

— А что с тобой будет, если тебя обвинят в измене идеалам?

— То, что бывает со всеми предателями: вычистят из партии.

— Ну и что в этом страшного? Тем более что вы, эсеры, теперь вообще на вторых ролях.

— Ты, правда, ничего не понимаешь? — удивленно спросила она, внимательно глядя мне в глаза. — Ты же сам партиец и не знаешь, что делают с изменниками?

— Видишь ли, — начал выкручиваться я, — я живу в глухой деревушке, где нет партийной ячейки, и у нас, кроме меня, нет ни партийцев, ни предателей.

— Тогда тебе хорошо, — сказала она, — а у нас большая парторганизация.

Мне показалось, что наш разговор успокоил Ордынцеву, она как-то обмякла и перестала быть похожей на натянутую струну. Когда мы прощались, даже слабо мне улыбнулась:

— Пойду разговаривать с коммунарами, нужно обобщать их опыт.

— А чем, собственно, эта коммуна занимается? — задержал ее я. — Они сейчас хотели неизвестно зачем ломать помещичий дом.

— Как это чем занимается? Коммуна — это главная ячейка будущего коммунистического общества. Так скоро будут жить все люди на земле. Как только победит мировая революция и не будет эксплуатации человека человеком…