Меч Вайу - Виталий Гладкий

Правда, теперь ему нечего опасаться: царь Фарнак, отправляя посольство, позаботился о хорошей охране послов и особенно богатых подарках для царя Гатала: в кильватере триеры шли три боевые биремы, окрашенные в ярко-зеленый цвет; они словно подчеркивали гордое величие посольского судна, пылающего пурпуром плавно изогнутых бортов, над которыми плескался белоснежный парус с золотым шитьем.

От самой Синопы попутный ветер раздувал паруса кораблей, и гребцы отдыхали, радуясь свежему бризу. Но у берегов Таврики они попали в полосу штиля и теперь шли на веслах, стараясь поскорее миновать опасные для мореходов места.

Асклепиодора по выходу из Синопы укачало, и посол провел большую часть пути у борта, проклиная тот час, когда он согласился отправиться из-за своей глупости и неуемного любопытства к роксоланам. Но у берегов Таврики ему полегчало и после нескольких кубков вина добродушное настроение уже не оставляло посла до конца пути. Асклепиодор даже поинтересовался у триерарха, как он находит дорогу в безбрежной водной пустыне, и тот долго втолковывал послу способ ориентировки в море по созвездию Малой Медведицы, открытый математиком Фалесом из Милета, показывал географические карты Анаксимандра, объяснял назначение тонких и хрупких на вид дисков, соединенных системой зубчатых колес, из которых состоял громоздкий механический прибор, показывающий время восхода и захода солнца, луны и других планет.

В конце концов от этих объяснений в голове Асклепиодора все смешалось и ему пришлось для восстановления ясности мыслей осушить подряд два полных кубка родосского вина, причем один (тайком!) не разбавленный водой, как принято у варваров. Заключив при этом, что варвары понимают толк в вине и успокоенный заверениями триерарха, что путешествие, судя по всему, закончится благополучно, посол позвал тавра-переводчика Тихона. Он еще в детстве был вывезен в.

Понт и досконально знал язык варваров, и они долго совещались вполголоса о предстоящих переговорах с царем Гаталом. При этом Асклепиодор подивился про себя мудрости этого варвара, посоветовавшему ему заменить рабов-гребцов из племени сармат на меотов, чтобы не обидеть этим могущественного владыку роксолан.

Асклепиодор тоже не менее пристально, чем триерарх, вглядывался в таинственные и мрачные скалы легендарной Таврики. О ней он знал только понаслышке от боспорских купцов и купцов- ольвиополитов. Почему-то вспомнился послу сын Диофант, умолявший отца взять его с собой.

Тогда Асклепиодор потрепал любимца за густые черные кудри и, чтобы смягчить горечь отказа, приказал рабам привести свой подарок – великолепного персидского скакуна в богатой сбруе; за него ему пришлось заплатить купцам два таланта[57]серебром. Как засияли в восторге глаза сына, когда рыжий жеребец поднялся на дыбы, разметал конюхов и, словно сказочная птица, понесся по двору загородного дворца Асклепиодора, почти не касаясь копытами земли! Да, Диофант подает большие надежды, недаром в его жилах течет благородная кровь царей Понта…

Воображение услужливо нарисовало разгоряченному крепким вином Асклепиодору картину тех почестей, коих удостоился брат, метивший на трон царя Понта, и приведших его на плаху после прихода к власти тирана Фарнака, сына рабыни, – пусть будет проклят богами тот день! И если бы тогда Асклепиодор проявил чуть больше решительности…

Испугавшись своих мыслей, посол втянул голову в плечи, почувствовав легкий озноб, словно меч царского палача уже коснулся его шеи, и бросил быстрый взгляд на переводчика Тихона, грустно смотревшего на такой близкий и в то же время такой далекий для него берег родины.

Убедившись, что весьма проницательному Тихону, возвышенному царем Фарнаком за его ум и знание языков, сейчас не до тайных мыслей посла, Асклепиодор облегченно вздохнул и принялся перебирать в памяти события, побудившие дальновидного и умного политика, царя Фарнака I Понтийского, направить посольство к царю Гаталу.

Скифское государство во главе с царем Скилуром уже не один год угрожало эллинам- колонистам в Таврике и на берегах Понта Евксинского. Ольвия, расположенная в устье Гипаниса[58], первая не выдержала этого натиска и признала Скилура своим повелителем, что, впрочем, не мешало ольвиополитам по-прежнему наживаться на торговле зерном. Но в самом тяжелом положении оказался Херсонес, издавна манивший скифских царей своим богатством и удобной гаванью, откуда тяжело груженные суда херсонеситов направлялись к далекому Трапезунту, сол- нечной Синопе, в Гераклею, Византий, Одесс и в более близкие города – апойкии эллинов – Томы, Истрию, Тиру.

Да, эллины умели устраивать свои торговые дела, улыбнулся про себя Асклепиодор, вспомнив старую поговорку: «Эллины сидят вокруг моря, как лягушки вокруг болота».

Смех смехом, а море – главный кормилец Эллады. Из Кирены – сильфий и шкуры быков, из Геллеспонта – скумбрия и другие виды соленой рыбы, из Фессалии и Скифии – зерно, мед, воск, шерсть, из Сицилии – свиньи и сыр, из Египта – папирус и паруса, из Сирии – ладан, из Крита – кипарисовые деревья, из Ливии – слоновая кость, из Родоса – изюм и фиги, из Эвбеи – груши, тучные овцы и бараны, из Карфагена – ковры и подушки, из Финикии – плоды пальмы и прекрасная пшеничная мука, из Фригии – рабы, из Аркадии – наемники. Все многообразие продуктов и товаров поступало в Коринф и Афины морским путем, и эллинские купцы и знать имели немалую выгоду от своего сидения вокруг моря. Это прекрасно понимал и царь Фарнак, жаждавший часть этого поистине золотого потока направить в сокровищницы Понта. И не только жаждал, но и предпринимал энергичные шаги для распространения своего влияния на все припонтийские апойкии эллинов.

Поэтому, когда херсонеситы обратились через Гераклею к царю Фарнаку, чтобы он взял их под свою защиту от набегов скифов, царь Понта долго не раздумывал. Весной Асклепиодор по поручению царя уже заключил мирный договор с царями вифинскими и каппадокийским; к нему присоединилась Гераклея и некоторые другие города, расположенные на берегах Понта.

Евксинского. В договоре говорилось о совместных действиях против варваров. К договору примкнул и Херсонес – его послы совсем недавно покинули Синопу в весьма приподнятом настроении.

Асклепиодору припомнились строки клятвенного обязательства царя Фарнака, присовокупленные к договору между Понтом и Херсонесом:

«…Клятва, которой поклялся царь Фарнак, когда явились к нему послы Матрий и Гераклий:

«Клянусь Зевсом, Землею, Солнцем, всеми богами олимпийскими и богинями: я навсегда буду другом херсонесцам, и если соседние варвары выступят походом на Херсонес, или на подвластную херсонесцам страну, или будут обижать херсонесцев, и эти призовут меня, буду помогать им, поскольку позволит мне время; и не замыслю зла против херсонесцев никоим образом, и не пойду походом на Херсонес, и не подниму оружия против херсонесцев, и не совершу против херсонесцев ничего такого, что могло бы повредить народу херсонесскому, но буду содействовать охране его демократии по мере возможности, пока они останутся верными дружбе со мной, и если поклянутся той же самой клятвой, и будут соблюдать дружбу с римлянами, и ничего не будут предпринимать против них. Соблюдающему клятву да будет благо, нарушающему же – обратное».