Крадущаяся тьма - Линн Флевеллинг

— Да Царице каждый год вручают его заново. Когда носилки с жрецом — Старцем Сакором — опустили перед алтарем, вперед выступила жрица и обратилась к нему на том же древнем языке

— Она умоляет бога не оставлять свой народ, — перевел Серегил — Эти просьбы будут теперь повторяться несколько раз, а потом дело кончится тем, что Сакор поручит царице защищать подданных и вручит ей священный факел и меч.

Как и предсказал Серегил, мольбы жрицы и ответ бога заняли немало времени Золотая солнечная маска на лице жреца была так хитро устроена, что голос его звучал подобно грому, хотя старик мог только скрипуче шептать. Когда наконец диалог закончился, прозвучали фанфары, и процессия двинулась дальше Из каждого храма выходили все новые и новые толпы жрецов, неся на носилках олицетворения своих божеств.

Первыми шли почитатели Далны, роль бога исполнял Валериус Раздражительный дризид восседал под балдахином, сплетенным из ветвей лавра и ивы, облаченный в отличие от обычной своей скромной одежды в великолепную мантию, расшитую золотом, и сжимал в руках посох, украшенный драгоценными камнями и слоновой костью Кому-то из жрецов удалось даже укротить его лохматые волосы, и они падали гладкими волнами из-под короны, однако борода торчала вперед все так же воинственно

— Я не такой уж истовый почитатель Далны, конечно, но должен сказать, что Валериус представляет собой не особенно привлекательного Создателя, — пробормотал Серегил, вызвав этим одобрительные смешки собравшихся Астеллус должен был показывать дорогу Сакору в его путешествии на Остров Рассвета Бога изображала белокурая пухленькая жрица в простой бело-голубой тунике и широкополой шляпе, с дорожным посохом и сумой в руках Когда жрецы вынесли носилки, над ними стали кружиться сероспинные чайки — живые эмблемы бога-странника Иллиора также изображала женщина Она сидела, выпрямившись, в своей развевающейся белой мантии и улыбающейся золотой маске, подняв правую руку, чтобы все видели свернувшегося многоцветного дракона, изображенного на ладони Три процессии встретились на середине площади и остановились там в ожидании кульминационного события.

Снова прозвучали фанфары. Кавалерийский эскадрон в парадной черно— алой форме развернулся у въезда на площадь, за ним появилась царская семья.

— Это она? Сама царица? — прошептал Алек, вытягивая шею, чтобы лучше видеть.

— Она.

Седовласая суровая царица сидела на боевом коне, как и подобает воительнице. Герб — поднятый меч и полумесяц Иллиора — сверкал на ее золотых доспехах, сбоку висели пустые ножны.

Рядом с царицей ехал консорт — Эвенир, ее второй муж, гораздо более молодой, чем правительница. За царской четой следовали сыновья и дочери царицы, среди них Клиа, великолепная в парадной форме своего полка.

Рука Алека скользнула к драгоценной пряжке, удерживающей плащ у него на плече. До сих пор он смотрел на Клиа только как на веселую наездницу, собрата по оружию в заляпанном грязью мундире, с которой можно было обращаться по-товарищески, без церемоний. Теперь же юноша увидел ее словно впервые — на принадлежащем ей по праву месте, в блеске торжественной церемонии.

Всадники медленно приблизились к храму Сакора. Идрилейн спешилась и встала напротив Старца Сакора и жрецов; ее супруг и дети заняли место позади царицы. С этого момента ритуальные фразы произносились уже на современном языке.

Голос Идрилейн был тверд и ясен; подняв руки, она начала гимн, прославляющий Сакора как Хранителя Очага и Меч Мира.

— Да не допустишь ты прихода тьмы! — воскликнула она в заключение.

Столпившийся на площади народ подхватил этот возглас, громогласно повторяя его снова и снова. Наконец вперед выступил Валериус и обеими руками поднял свой посох. Когда крики умолкли, он затянул Песнопение Далны; глубокий сильный голос далеко разнесся по площади.

Алек хорошо знал этот гимн. Когда толпа стала повторять последнюю строку: «Создатель — творец всего, и ничто не исчезнет в его руке», — он радостно присоединился к пению, не обращая внимания на насмешливые взгляды, которые бросали на него остальные гости Килит.

Астеллус и Иллиор помогли Старцу Сакору подняться на ноги, и окружившие их жрецы издали тихий стон.

— Кто останется на часах? Кто охранит Пламя? — вопрошали они.

Из-под своей маски им ответил Иллиор, повторяя предсказание афранского оракула: «Пока дочь, наследница Теламитоса, обороняет и правит, Скала никогда не будет покорена».

Царица вышла вперед, и Старец Сакор повелел ей хранить свой народ на протяжении всей долгой ночи и всего наступающего года. Торжественно поклонившись, Идрилейн принесла клятву за себя и за своих детей — быть защитниками Скалы. Жрец, изображающий бога, вручил ей меч Герилейн и священный факел. Царица повернулась к народу, высоко подняв то и другое, и толпа разразилась приветственными криками.

Последние лучи заката погасли на западе, и двое жрецов вывели из храма черного быка. Передав факел Фории, царица подняла меч правой рукой, а левую положила на голову животного, ласково поглаживая его, пока произносила традиционное приветствие.

Бык фыркнул и выгнул шею, зацепив при этом одним рогом край ее плаща.

Беспокойный шепот пробежал по толпе, словно ветер по пшеничному полю: непокорная жертва — плохое предзнаменование.

Однако животное больше не сопротивлялось, и жрецы легко запрокинули его голову назад, а Идрилейн перерезала горло. Темная кровь хлынула из раны, источая пар в холодном воздухе, и бык рухнул на землю. Царица протянула окропленный кровью клинок Старцу Сакору, и тот, окунув в кровь палец, помазал сначала свой лоб, затем ее.

— Поговори со своим народом, о Сакор! — обратилась к нему царица. — Ты, который покидает живущих и возвращается обновленным! Каким будет твое пророчество?

— Интересно, что они придумали в этом году, — пробормотал кто-то в глубине ложи.

— Разве это не настоящее пророчество? — шепотом спросил Серегила несколько шокированный Алек.

На лице Серегила мелькнула его обычная кривая улыбка.

— И да, и нет. Откровения месяцами собирают во всех храмах Скалы. Они меняются год от года, но обычно оказываются весьма благоприятны для проводимой правительством политики.

Старый жрец встал перед Эгидой, повернулся лицом к толпе и поднял руки.

Однако прежде чем он смог заговорить, неожиданный порыв ветра обрушился на площадь, развевая мантии, срывая с плеч плащи, кружа пыль и сухие листья. Занавеси в ложах захлопали, гонги на своих длинных цепях с ужасным грохотом стали ударяться о колонны.

Расположившиеся уже на ночлег горлицы и чайки, хлопая крыльями, в страхе взвились в воздух, где оказались встречены стаей воронов. Появившись словно ниоткуда из темноты, как и принесший их ветер, черные хищники яростно напали на мирных птиц, разрывая их клювами, терзая когтями.

Люди на площади беспомощно смотрели, как черные крылья затмили коричневые и белые; на поднятые лица капала кровь, липли вырванные перья. Потом на площади раздались испуганные крики: повсюду падали мертвые птичьи тела.