У страха глаза велики - Екатерина Вильмонт

— Слушай, Маш, я вот что подумала… — нарушила молчаниеСтепанида. — А что, если завтра твой дядя пойдет на ту самую улицу, а?

— И что?

— Проследить бы за ним…

— Зачем?

— Ну, выяснить все…

— Степа, ты считаешь, что дядя Леша — преступник?

— Нет, ничего такого я не считаю! Наоборот, он скорее всегожертва преступления. А в таком случае надо попробовать его спасти.

— Спасти? — ахнула Маша. — Ты думаешь, ему что-то угрожает?

— Не исключено. Ты же видела, какой он вернулся…

— Но, может, он и вправду подрался, он такой, он может, онвообще драчун.

— Может, и так…

— Но ты в это не веришь?

— Не верю!

— А что же ты думаешь?

— Я думаю, его для начала припугнули. Избили, но несмертельно.

— Зачем? Чего от него хотят?

— Кабы знать… Маш, могла бы ты как-нибудь исхитриться испросить у своего дяди, кто такой Холщевников?

— Спросить-то я могу, но он… Он же спросит, откуда я проэтого Холщевникова знаю. И что я ему скажу?

— Знаешь, можно попробовать… Ты покажи ему визитку, которуюя нашла. Скажи, что это ты ее нашла…

— Он спросит — где?

— Скажи, что… что она выпала из его кармана. И погляди,какая будет реакция. Если он забеспокоится, станет тебя расспрашивать, значит,Т.Х. точно Тимофей Холщевников. А если скажет, что понятия не имеет, плечамипожмет и все такое…

— Тогда что? Думаешь, это будет означать, что он и вправдуне знает про Холща этого? Но он же может притвориться.

— Но ты же должна знать своего дядю.

— Знать-то я его знаю, но…

— Машка, попробовать надо.

— Ладно, попытка не пытка.

— Только смотри не проболтайся.

— О чем?

— Обо всем! Обо мне, о наших подозрениях и даже о том, что явчера его видела в ресторане. Ты просто-напросто нашла визитную карточку. Ивсе!

— Поняла, — кивнула Маша. — А дальше что?

— Дальше ты поглядишь, как он будет реагировать, и потомскажешь мне. Постарайся все запомнить — и выражение лица, и голос, и интонацию…

— Ну и ну! Степка, а что, если…

— Что?

— Что, если окажется, что мой дядя замешан в чем-то… Кактогда быть? Что ж мне, на родного дядю в полицию заявлять?

— Глупости! Пока что в полицию никто ни на кого заявлять несобирается. Мы обычно сами с преступниками разбираемся!

— И как ты собираешься разбираться с дядей Лешей? —испуганно пролепетала Маша.

— Ты почему это своего дядю сразу в преступники записываешь,а? — насторожилась вдруг Степанида.

— Я не записываю, что ты! — замахала на нее руками Маша. — Япросто так спросила, на всякий случай.

— Это другое дело. И вообще, Машка, все-таки можетоказаться, что твой дядя даже и слыхом не слыхал про Холщевникова. Или давайего для удобства Холщом звать, а то Холщевников так длинно… Эх, жалко, чтоВалерка сейчас на даче…

— А при чем тут Валерка?

— Понимаешь, он хотел в Москве поразведать насчет Холща.Вдруг он что-то узнал?

— А если бы он был в Москве, тогда что?

— Тогда бы я ему позвонила.

— В Москву? — ужаснулась Маша. — Но это же так дорого!

— Да я понимаю, и потом, по междугородному про это говоритьнельзя. Но… мечтать не вредно.

— Степа, — тихо и таинственно проговорила Маша, — признайсялучше, что ты к этому Валерке неравнодушна? Да?

— Еще чего! — буркнула Степанида и залилась краской.

Мы с Матильдой провели чудесный день. Гуляли по городу,сидели в кафе, катались по Сене на пароходике и говорили, говорили…

— Интересно, как там Степка? — спохватилась вдруг Мотька. —Дура она, что не пошла с нами.

— Ничего она не дура! Она очень деликатная.

— Деликатная?

— А ты не поняла? Она не хочет нам с тобой мешать. А кстати,Мотька, у нее ведь скоро день рождения, да?

— Точно. Я совсем забыла. Ты молодчина, Аська, чтовспомнила! Надо будет ей подарок какой-нибудь купить.

— Вот-вот, я хотела с тобой посоветоваться, что ей подарить.Лучше что-то нужное, правда?

— Конечно, — вздохнула Мотька. — Нам сейчас не добезделушек, сама понимаешь. Ты меня сведи в какой-нибудь недорогой магазин, яей там что-нибудь присмотрю, может, платье какое-нибудь…

— Ладно, а что же мне ей подарить?

— Ну, если у нее будет два новых платья, думаю, она нерасстроится, — улыбнулась Мотька.

— Ладно, время еще есть, придумаем что-нибудь. А как тыдумаешь, как лучше этот день отметить?

— Понятия не имею, — растерялась Мотька. — Да что тамотмечать? И так уж она в Париже, подарки получит, что еще надо?

— Нет, Мотька, ты не права! Надо придумать что-то, чтобы ейэтот день навсегда запомнился. Хотя я лучше с дедом посоветуюсь, он навернякачто-то придумает!

— Ась, а может, не надо, а?

— Почему это? — удивилась я.

— А вдруг у нее никогда больше такого дня не будет? Если всехорошо, удачно получится, она тогда всю жизнь будет свои дни рождения с этимсравнивать и тосковать?

— Мотька, ты спятила, да?

— Почему это?

— Как же можно жить с такими мыслями? На тебя вовсе непохоже! Да если так рассуждать, всякая радость может всю жизнь человекуотравить! Так, да?

— Ну почему?

— По твоей логике! Тогда нам с тобой следовало отказаться отпоездки в Тель-Авив, потому что больше нам такая поездка могла всю жизнь необломиться. И в Италию в прошлом году не надо было ездить…

— Аська, не передергивай! Признаю, я глупость сморозила.Просто у меня за Степку душа болит… Вот я и боюсь как-нибудь испортить ейжизнь…

— Дура ты!

— Правда, дура набитая! — засмеялась Мотька. — Я и самаиногда думаю, что у меня уже крыша едет от всего, что за этот год со мнойстряслось. Хорошо, что ты мне дала по кумполу!

— Я еще не дала, только собиралась!

— Я имею в виду — морально.

— А я — физически!