Смех Дракона - Генри Лайон Олди

– Беги, Вульм! Оно тащит меня вниз…

– Держись, друг. Руками, зубами – чем угодно! Я сейчас…

Он заглянул в темный колодец. Ноги великана до бедер оплели гибкие, шевелящиеся плети. Щупальца? Хищные лианы? Какая разница! Жестокая улыбка осветила лицо Вульма – и, даже не подумав выдернуть меч из ножен, он с рычанием прыгнул в бездну.

– Вульм!..

Хватка ослабла через несколько мгновений. Там, в смрадной глубине, что-то происходило. Шипение, влажный хруст, безумная, убийственная кутерьма… Еще миг, и Хродгар понял, что свободен. Кем бы ни был обитатель бездн, у него нашлись заботы поважнее северянина. Ухватившись за веревку, Хродгар в три рывка выбрался из колодца и поспешил откатиться подальше. Сев, великан нахлобучил на лысину свалившийся шлем, вытер ладонью мокрое лицо – и, устыдившись, кинулся обратно к провалу.

Освободившись от веревки, он проверил, надежно ли та закреплена, сбросил конец вниз, сколько хватило длины, присел на корточки у края пропасти и стал ждать. Ничего больше ему не оставалось. "Ты живуч, я знаю, – бормотал великан, перебирая косицы бороды с вплетенными в них амулетами. – Хватайся за веревку, я тебя мигом вытащу. И не вздумай сдохнуть, оставив меня одного! Ну же, Вульм, давай…"

В пропасти еще дрались, и это вселяло в Хродгара надежду, что товарищ жив. Потом все стихло. И наконец, выждав дюжину бесконечно долгих ударов сердца, за веревку дернули. Великан осклабился и принялся за дело.

– …Ничего не бери!

– Ты сдурел?! Здесь на всю жизнь хватит…

– Не вздумай! Хочешь остаться тут навсегда?

– Заклятие? – догадался северянин.

– Заклятие, – угрюмо кивнул Вульм.

Свет в пещере мерк на глазах. Отыскав в углу недопаленный факел, Вульм со второй попытки зажег его, и друзья поспешили прочь. Они не оглядывались и потому не видели, как беззвучно закрылась за их спинами дверь из йоханамейтского мрамора.

Когда они выбрались наружу, Вульм сразу приметил молодую осину высотой локтей в десять.

– А ну-ка, сруби мне это деревце, – обратился он к Хродгару.

– Зачем? – изумился великан.

– Думаю, ночью нам понадобится хорошее копье, – ухмыльнулся Вульм, придирчиво изучая самый длинный из своих кинжалов. Его широкое, заточенное "под бритву" лезвие было длиной почти в локоть.

Кивнув, Хродгар отправился рубить осину. Чутью друга он доверял.

Тенедержцы сквозь столетья совершают переход

По колено в лунном свете и спускаются с высот

По обрывистым ступеням многочисленных вчера.

Их приход предвосхищают чернокрылые ветра.

Тенедержцы наступают, дымом грозный строй повит,

Но никто не бьет тревогу, ибо все на свете спит.

Роберт Говард

Любой житель Равии, будь он мальчишка, еще не бривший бороды, или старик, помнящий осаду города кочевыми ордами Йо-хана, знал, где расположен дом Симона Остихароса. Скромное, если не брать в расчет двух спиральных башен из металла, неизвестного людям, жилище мага стояло на юго-западной окраине, там, где начинались сады – снежно-розовое кипение весной, зрелая благодать осенью, черная печаль ветвей в зимние месяцы.

Дом магу строили каменщики и плотники, которым было щедро заплачено из казны его величества Махмуда Равийского, шестнадцатого в могучей династии Менгеридов. Услуги, какие чародей оказывал султану, стоили дворца, захоти Симон жить во дворце. Башни же возникли в одну ночь, словно восстав из-под земли парой адских фаллосов, и те, кто возвел их, хохотали и рыдали так, что младенцы седели в колыбелях. Чем заплатил маг ужасным зодчим, осталось загадкой, и жители города до сих пор ломали голову над ней.

Глупцы полагали, что Симон платил душой. Над ними смеялись, ибо душа – товар лежалый, дешевый на любых пластах бытия, включая геенну. Торговый перекресток, Равия знала толк в барышах.

Соседям Остихароса, а в особенности – городской страже при свершении обходов, трудно было привыкнуть к гостям мага, являвшимся невпопад и не пойми откуда. Даже личное распоряжение визиря Газана ибн-Газана, мудреца из мудрецов, согласно которому стража освобождалась от ответственности, буде гости Остихароса нарушат покой Равии, не помогало. Поди вспомни про мудрость визиря, когда у Симоновой коновязи стоит конь, не похожий на коня, и слуга, не похожий на человека, кормит зверя злаками, больше напоминающими кровавую требуху. А песнопения во тьме? Рев зверей-невидимок? Летучие кувшины? Фейерверки алхимии на вершинах башен! Родители привязывали своих чад, дабы те не бегали смотреть на опасную красоту; сбежавших же пороли до кровавых рубцов.

Скажи кто равийцам, что они гордятся магом-земляком, что страсти, какими они стращали приезжих и самих себя – тоже предмет их гордости, жители бы возмутились, в драку бы полезли, лишь бы не согласиться с истинной правдой. Тем паче что ущерба от Симона городу не было; почитай, одна прибыль.

Когда маг вдруг исчез, Равия содрогнулась от горя. Каждый почувствовал, что в жизни его, скучной и монотонной, потерялся смысл, единственная заноза, какая придавала вкус существованию. Бондари и медники, купцы и лекари, солдаты и подмастерья – на углах и перекрестках, базарах и площадях, в чайхане старого Рашида, где испокон веку решались судьбы мира, равийцы спорили: куда подевался Симон? Жив ли? Вернется – или надо бросить надежды, оплакав великого?

День спорили. Месяц.

Год.

За спорами никто не услышал, как в полночь у дома Остихароса села птица, непохожая на птицу. Шума она произвела не больше, чем перышко, опустившееся на мостовую. С ее спины, кряхтя и охая, слез человек, дождался, пока летучая тварь взмоет в поднебесье, и зашел в калитку. Малые воротца распахнулись перед ним, виляя створками, как пес – хвостом. Шепот раздался на вершинах башен, бормотание и смех, и синие огни вспыхнули на зубцах смотровых площадок.

– Тихо! – велел человек, и шум смолк.

Он брел к дому через маленький, ухоженный сад, часто останавливаясь. Левую руку он придерживал правой, вздыхая от напряжения. Казалось, безумец-скульптор высек руку из гранита, для памятника, и живому носить ее было тяжелей, чем каторжнику таскать свои кандалы. Когда человек уже всходил на крыльцо, навстречу ему выбежал толстяк Римингал – верный слуга мага с давних пор.

– Хозяин!

И, припав к ногам Симона, толстяк зарыдал.

– Согрей мне воды, – велел Симон. – И собери на стол. Умираю от голода.

– Вы живы, хозяин! Я верил, да… я говорил им…

Видя, что маг валится с ног от усталости, Римингал попытался забросить руку Симона себе на плечо, желая послужить опорой – и упал на колени, не справившись с тяжестью.

– Это Шебуб, – криво усмехнулся маг, баюкая конечность. – Шебуб Мгновенный, отродье Сатт-Шеола. Мы бились в подземельях Шаннурана, а потом – еще ниже. Наверное, можно сказать, что я одержал победу. Во всяком случае, я жив больше, чем Шебуб.