Сон в руку - Полина Дельвиг

Элиза удивленно дернула плечиком:

— Не понимаю вас. Что значит дешево? Мне это принесет десятки, а может, и сотни миллионов долларов…

— Да, ЭТО может принести нечто большее, чем деньги.

— Вот как? И что же?

— Власть.

Миссис Харрис вздрогнула, глаза ее полыхнули голубоватым пламенем. Некоторое время в комнате стояла тишина.

— Вы меня смущаете, Эвжен.

— Не более чем вы меня, прекрасная Элиза. — Кержич улыбнулся и, по обыкновению, взял руку хозяйки в свою. — Откройте мне ваш секрет, и я сделаю вас владычицей морской.

— Кем? — Миссис Харрис невольно рассмеялась. — И что вы подразумеваете под словом «секрет»?

— Загадку вашей молодости.

Элиза осторожно вызволила руку:

— Это проще простого: подождите два месяца и купите нашу серию «Омоложение».

Кержич покачал головой. Он откинулся на спинку кресла и забарабанил пальцами по подлокотнику:

— Неужели все, что вы говорите, — правда?

— Что именно?

— Что вы открыли секрет вечной молодости и хотите его отдать за гроши?

— Интересно, что вы называете грошами? В одной только России, на вашей родине, планируется гигантский ежегодный объем продаж. Я сумею вытеснить с рынка таких конкурентов, как…

— А зачем вам конкурентная борьба? — Голос Евгения Ивановича стал вкрадчивым. — Это изматывает нервы, это превратит вас в жалкую рабу бизнеса.

— Да, но должна я как-то существовать! — Элиза Харрис развела руками. — У меня завод, на реконструкцию которого я взяла кредиты…

— Я все компенсирую. — Кержич взглянул своей собеседнице прямо в глаза.

Миссис Харрис стало не по себе от пристального, изучающего взгляда темных глаз.

— Вы хотите компенсировать все мои затраты? — тихим голосом переспросила она. — Но… зачем сам это?

Евгений Иванович ответил не сразу, казалось, он тщательно обдумывает свой ответ.

— Скажем так: я не хочу, чтобы ваши биодобавки попали на рынок.

Порывисто встав, Элиза прошлась по комнате. Она была очень взволнованна. Наконец остановившись перед креслом своего гостя, она сухо произнесла:

— Мистер Кержич, я весьма ценю ваше расположение. Более приятного собеседника мне вряд ли когда-нибудь доведется встретить. Но если вы немедленно не объяснитесь… Боюсь, тогда нам придется расстаться. — Фраза прозвучала твердо, почти угрожающе.

Евгений Иванович не вскочил вслед за хозяйкой, как того требовали приличия, нет, напротив, он положил ногу на ногу и прикрыл лицо смуглой рукой. Несколько секунд он сидел неподвижно.

Миссис Харрис закусила губу.

— Итак?..

Кержич поднял голову. Лицо его было темно.

— Хорошо. Я расскажу вам. Только сначала хочу предупредить — это не только моя тайна. Узнав ее, вы автоматически становитесь посвященной. Со всеми вытекающими последствиями. Вы понимаете, о чем я хочу сказать?

— Разумеется. В случае моей нескромности вы убьете меня.

Кержич удивился:

— И вы так спокойно говорите об этом?

— Не вижу абсолютно никаких причин для волнений. — Ультрамариновые глаза светились насмешкой.

Титаническое самообладание и невероятное усилие воли, выработанные за годы службы в такой организации, как ФСБ, позволяли Полетаеву не только самостоятельно стоять на ногах, но даже улыбаться. Правда, улыбка казалась несколько кривоватой, но это было почти незаметно. В правой руке подполковник держал странный букетик неряшливо-фиолетовых цветов, лучшие дни которых приходились приблизительно на июль прошлого года, в левой он сжимал упаковку бумажных носовых платков.

Даша почти прошла мимо, когда периферийное зрение выхватило беспомощно-облезлый пучок. За все существование аэропорта Шереметьево-2 вряд ли эти стены видели цветы гаже. Даша невольно заинтересовалась их владельцем. Она перевела глаза чуть выше и с удивлением увидела субъекта, чем-то отдаленно напоминавшего бравого подполковника Полетаева. У субъекта было бледное, отечное лицо, из приоткрытого рта вырывалось прерывистое дыхание, в темно-синих глазах дрожала боль.

Первым желанием было прижать Полетаева к груди и пожалеть, но почти сразу в голову пришла мысль, что это очередная уловка — коварный подполковник решил на этот раз взять жалостью.

Даша поставила дорожную сумку на землю.

— Это мне? — поинтересовалась она, указывая глазами на цветы.

Полетаев медленно перевел затуманенный взгляд на свою правую руку, темные зрачки расширились, словно он впервые увидел, что находится в его руке. Некоторое время он так и стоял, не издавая ни звука, затем огляделся и, заметив невдалеке урну, швырнул букет точно в ее центр.

Даша помрачнела. Ей показалось, что странные действия подполковника носят некий демонстративно-предупредительный характер. Полетаев не стал ее разочаровывать и быстро, насколько позволяло его воспаленное горло, проговорил:

— Можешь ничего не сочинять. Мне звонил Томек и все рассказал.

— Что все?

— Что ты окончательно сошла с ума и… — Приступ кашля не дал ему развить мысль.

Даша воспользовалась возникшей паузой:

— С моим разумом все в полном порядке! Я просто пытаюсь помочь одному человеку избежать несправедливого наказания.

— Я вовсе не это имел в виду…

— А что? — Никаких иных грехов она за собой не помнила.

— Я имею в виду твою карьеру детектива!

Ах, вот оно что!

— А кем, по-твоему, я должна работать, прачкой? Ни на что другое женщина не способна?

— Мы не говорим о женщинах вообще, речь о тебе в частности! — Поскольку Полетаев сипел, его лицо стало совсем синим. — Есть женщины, которые и в космос летают, и рельсы кладут, но ты-то совсем другое дело…

— Какое другое?

— Ты вовсе и не дело! Ты катастрофа, ты… язва сибирская, чума бубонная!

Даша смотрела на разошедшегося собеседника взглядом, полным сожаления.

— Лечиться тебе надо, подполковник. Терминология у тебя какая-то кладбищенская…

— Так ты разве позволишь мне это сделать? Нет, ты прилетишь и вколотишь последний гвоздь в мою могилу…

— В могилу гвозди не заколачивают.

— Ты заколотишь! Костя!

Из тени вынырнул светловолосый молодой человек. Он был похож на сортовой кирпич в кладке — без единого недостатка в породистом лице, но с внешностью, которую невозможно запомнить. Он сразу же напомнил Даше плакаты времен призыва на БАМ. Самого призыва она, конечно, не помнила, но вот о плакатах кое-какие смутные воспоминания остались.