Волчья верность - Наталья Игнатова

Несколько детей и собак провожали их до околицы и отстали, только когда поняли, что чужаки направляются куда-то далеко. Взрослые тоже любопытствовали и хоть следом не увязывались, интерес их был настолько отчетливым, густым, плотным, что хоть руками щупай.

Не каждый день появляются в поселке такие парочки: большой парень на маленькой лошадке и боевой болид. За что Тир любил машины, помимо многих других достоинств, так это за то, что они полностью отвлекали на себя внимание неопытных наблюдателей, и о том, что в машине есть еще и человек, мало кто задумывался.

Ему, кстати, и самому интересно было, куда же они направляются. Лошаденка Степана Батпыртау шагала себе и шагала, как будто по собственным каким-то делам. Блудница и Тир держались рядом, двигались с той же скоростью. Тир время от времени пробовал настроиться на спутника, чтоб хоть примерно представлять, как себя с ним вести – достаточно и того, что ему один раз попеняли за неискренность, – но настройки все время сбивались. Образ начальника разведки таял, рассыпался сухим песком, выворачивался, как намыленная змея, и не поймать его было, хоть ты тресни.

Заметив усмешку Батпыртау, Тир бросил бесплодные попытки. Ну их к черту, этих Мечников.

Километрах в десяти от поселка, там, где берег стал крутым и обрывистым, а море ощерилось черными острыми камнями, стояла на уступе одинокая юрта.

Все вокруг поросло свежей травой, обещавшей к середине лета превратиться в бурьян. Траву эту с аппетитом поедал ненормально крупный вороной жеребец, по спине которого с видом лектора на кафедре расхаживал напыщенный ворон.

Тир увидел эту парочку и пожелал себе немедленно оказаться в любом другом месте, лишь бы подальше отсюда.

Само по себе желание не исполнилось, а предпринимать что-либо в этом направлении было неразумно, зря, что ли, добирался сюда столько времени? К тому же, пока он в машине, никакой Мечник ему не страшен, даже…

Лонгвиец…

Вот черт, надо ж было так вляпаться!

Барон де Лонгви, в степняцкой одежде и босиком, сидел, скрестив ноги, возле юрты на кошме, курил и читал что-то с экрана дгирмиша. Его конь поднял голову и навострил уши. Барон, не отрываясь от чтения, помахал рукой с трубкой. На Блудницу упала гигантская тень, как будто дракон спикировал, но Тир не дрогнул, и мутант, который у Лонгвийца сходил за орла, пронесся мимо, полный незамысловатой детской радости от собственной шутки.

«Казалось, ничего не предвещало беды», – пробормотал Тир, открывая колпак.

– Вылезай, – сказал Батпыртау.

– Добрый день, – сказал Лонгвиец.

Кострище было в стороне, и огонь там погас уже довольно давно: по углям лишь изредка пробегали алые всполохи. Тир сидел напротив Лонгвийца, не курил и не читал, просто ждал, что будет дальше. Барон де Лонгви, кстати, сегодня пугал гораздо меньше, чем десять лет назад. Правда, не потому, что Тир стал смелее, а потому, что какое-то заклинание, вроде личины, приглушало жуткое воздействие шефанго на психику. С какой вдруг радости такая деликатность? Или это для Степана?

Покосившись на улыбающегося начальника разведки, Тир подумал, что этого никакой шефанго не напугает.

Между тем на разделявшем их большом дастархане одно за другим появлялись блюда с пищей. С виду очень вкусной и совершенно нездоровой. Тир знал правила: сначала угощение, только потом все разговоры. Еще он знал, что еду предлагают тем, кого не собираются убивать в ближайшее время. Еще он знал…

Да. Вот об этом.

Лонгвиец взял верхнюю из стопки толстых лепешек, разломил пополам и протянул ему половину. Молча.

Тир почувствовал себя одновременно Юрием Святым и Джеймсом Куком. Одного убили в ханской ставке, второго вообще папуасы съели – самая подходящая компания в данной ситуации.

Он взял предложенный кусок лепешки и даже умудрился не выронить его, увидев сверкнувшие из-под черных губ клыки. Это была улыбка. Обычная кошмарная улыбка. Шефанго же не виноваты, что у них такие зубы.

– Я знаю, что первая встреча с Ильрисом оставила у тебя неприятные воспоминания, – заговорил Степан Батпыртау, когда с едой было покончено, а на дастархане воздвиглись кувшины с вином и водой, фрукты и сладости.

– Неприятные? – Тир взглянул на Лонгвийца. – Нет. Его милость и я всего лишь обозначили свою позицию в отношении друг друга.

– Можно сказать и так. Но сейчас, чтобы помочь тебе, нам нужно твое полное доверие. А «позиция», которую вы «обозначили», – Батпыртау снова улыбнулся, как будто ему очень понравились эти два слова, – не позволяет говорить о доверии. Поэтому я должен кое-что показать тебе. Ты ведь умеешь смотреть, не так ли?

– Смотреть? А. Ну да.

– Тогда смотри.

На этот раз не было никакого «белого шума», и Тир легко окунулся в слои чужих эмоций. Он не знал толком, что ожидал увидеть. Наверное, рассчитывал, в лучшем случае, на равнодушие. В конце концов, Лонгвиец собирался его убить, а Степан был саронтцем, у которых, по слухам, в крови неприятие «грязи», и то, что сейчас эти двое собирались ему помочь, пункта об убийстве не отменяло. Но Тир совершенно точно не рассчитывал обнаружить спокойное, дружелюбное любопытство. Батпыртау не собирался его убивать, ни сейчас, ни когда-либо в будущем, если только обстоятельства не вынудят к убийству. Батпыртау был заинтересован в поиске Катрин, потому что хотел опробовать предложенную Ильрисом методику. А еще начальнику разведки было очень интересно, что же за существо удостоилось от Ильриса-баатура внимания и… покровительства?!!

От изумления Тир разорвал контакт и вытаращенными глазами уставился на невозмутимого Лонгвийца. Тот угощал ворона печеньем, вполголоса объясняя заинтересовавшемуся процессом жеребцу, почему ему нельзя мучное и сладкое, а птице можно.

– Ильрис не умеет открываться, – сказал Батпыртау, – он всегда такой, как сейчас. Взгляни, если хочешь.

Лонгвиец хмыкнул, но обошелся без комментариев, что Тир счел знаком согласия.

И взглянул.

Первым слоем было насмешливое равнодушие, очевидное для любого наблюдателя. И Тир не сразу разобрался, что не так, но довольно быстро сообразил, что это обманка, действие все той же личины. Личину создавала черная жемчужина, висящая в ухе Лонгвийца – сложная оказалась штука, изучить бы ее повнимательней, да некогда.

Тир нырнул чуть дальше – и провалился.

В пустоту.

Ничего там не было. Вообще. Пусто, как будто никакого Лонгвийца не существует, а есть только личина с ее наведенными эмоциями.

Какая-то хитрая иллюзия… высокоуровневая защита. Небанальный подход, это точно. Стену можно попытаться сломать, «белый шум» – расшифровать, зеркало – бывают и такие защиты – разбить. А тут… буквально не к чему приложить усилия. Нырни туда, глубже, и рискуешь никогда не выбраться. Ориентиров-то нет. Эмоциональный вакуум.