Княжья Русь - Александр Мазин

Лунд мгновенно помягчел, принял оружие, оглядел инок, попробовал остроту, спросил:

— Тот самый? А если помрет Скегги? — Лунд испытующе поглядел на Славку.

— Тогда уж сам и решай[12]— усмехнулся Славка. Знал, что наместник шутит.

— А стоит небось не менее марки серебром. Подороже, однако, чем работа лекаря.

— Да это же дар, — пожал плечами Славка. — Дар и должен быть щедрым, иначе это не дар, а подачка.

К волоку подошли вечером. Деревенька, чьи жители кормились от волока (их оброк и заработок — предоставлять тягловых быков и держать волок в исправности), была невелика: десяток изб. Две, почище, освободили. Одну — для Рогнеды с челядью, другую — для Славки. Хривла предпочел ночевать со своими на кнорре.

В сумерках Рогнеда и Славка вышли прогуляться по бережку. Пешком. Лошадок, в том числе и Славкиного Ворона, пришлось оставить в Полоцке. В лодье с ними было бы тесновато. Лунд обещал отправить коней в Киев с первым же большим обозом.

За Славкой и Рогнедой, чуть поодаль, следовали верный Антиф на пару с княгининой челядинкой Мывкой, которая несла в платке маленького Изяслава. Антифу Славка открылся еще в Полоцке. Друг не выдаст. Мывка же доводилась княгине молочной сестрой и готова, была для хозяйки на всё. Это она легла под Владимира той страшной ночью.

Дожди прекратились. Погода стояла сухая и сравнительно теплая. К радости Славки и княгини. Потому что влюбленные могли побыть наедине только во время таких вот коротких прогулок.

Путешествие их протекало мирно, но — тесно.

На лодье уединиться было можно (Рогнеде поставили на корме отдельный шатер), но делать это часто и у всех на глазах — опрометчиво. Донесут Владимиру — мало не будет. Зато беседовать можно было и у всех на виду. Вот и беседовали. Княгиня — на подушках, повыше. Славка — на скамье, пониже. Как и подобает верному княжьему сотнику. Всё благочинно. Рогнеда спрашивала — Славка отвечал.

Княгиня хотела побольше узнать о Киеве: о народе, о лучших людях, о врагах-друзьях.

Славка о родном городе знал всё. О его окрестностях — тоже. Каждый овраг, каждый дуб — на двадцать поприщ от любых ворот. Да и дальше. Рассказывал о пограничных городках вдоль Дикого Поля. О днепровских порогах. О далеком острове Березань и более близком острове Хорса, где степняки погубили великого князя Святослава и лишь чудо спасло от смерти Славкиного отца. Рассказывал о диких печенегах, о хитрых и богатых ромеях. О Тмуторокани, где бывал сам, о Булгарии и Угрии, где не был, но о коих много слышал от отца и брата. Рассказывал о византийских императорах. О могучем Никифоре, который искал союза с князем Святославом. И об Иоанне Цимисхии, который отнял у русов Булгарию, но не честь. Рассказывал и о другом императоре, Западном, — Оттоне. К Оттону ходил с посольством брат Артём. Еще при Ярополке. Прежний князь киевский весьма почитал Царьград и его силу. И потому искал сильных союзников на стороне. Умен был Ярополк. Но — слаб и доверчив. Владимир лучше. Так говорил Славка и говорил искренне. Что, впрочем, не мешало ему любить жену своего князя. А почему, собственно, нет? Разве Владимир не брал чужих жен? А с кого брать пример гридням, как не со своего князя?

Славка знал многое о мире. Намного больше, чем молодая княгиня, которая никогда не покидала полоцких земель. Рассказывал Славка интересно. Научился у отца, который считался отменным рассказчиком и сыновей тому учил. Слушали его все: челядь, гребцы, даже кормчий Кведульв, ходивший в вики, и на фризов, и на франков, и к туманным берегам Британии.

В общем, беседовали много. А чем еще заниматься в пути? То есть Славка с Рогнедой знали — чем. Но не в лодье.

Лишь по вечерам, когда их люди ставили лагерь, Славка и княгиня уходили подальше от лишних глаз (Антиф и Мывка присматривали, чтоб глаз этих не было) и любились прямо под деревьями, быстро и жадно.

Так же и в этот вечер.

Раскинул Славка шерстяной плащ с шелковой подбивкой у старой березы, побросал поверх зброю и одежду. Аккуратно положил саблю, вынутую из ножен (воин — всегда воин), выпрямился во весь немаленький рост, раскинул руки и принял в объятия голенькую, дрожащую от прохладного воздуха (или от страсти?) Рогнеду. Поцеловал жадно, поднял. Княгиня тут же обвила его руками и ногами — будто лазун на ярмарке — смазанный салом столб.

Крепки ноги Рогнеды, с детства привыкшие сжимать конские бока. Крепки и жарки. Но еще жарче то, что прячется между, что сочится соком, будто надрезанная березовая кора.

Шагнул Славка назад, оперся спиной о шершавый ствол, подхватил ладонями тугие бедра у напрягшихся ягодиц, приподнял, раздвинул слегка, опустил точно и плавно. Будто нож вогнал между ребер в сердце.

Женщина вскрикнула знакомо и хрипло, будто огромная кошка. Вцепилась пальцами — как когтями — в Славкины каменные плечи, запрокинула голову так, что распущенные косы, качнувшись, ударили по спине. Славка еще крепче прижался спиной к древу, чувствуя, как уходит душа ввысь, в сумеречное небо, а сыра земля полнит силой вросшие в нее ступни, будто не человек Славка, а сказочный великан…

Потом они некоторое время (совсем недолго) лежали, обнявшись, завернувшись в теплый плащ, остывая.

— Скажи, а кто сильнее: я или Владимир? — спросил Славка лукаво, заранее угадывая ответ.

Не угадал.

Рогнеда засмеялась хрипловато (горло еще не отошло от крика) и сказала не — «ты», как ожидал Славка, а — «Дурачок!».

Славка обиделся, но женщина куснула его за обиженную губу и сказала серьезно:

— Владимир — бык, а ты — лебедь.

Славка хотел обидеться еще больше, но не сумел. Потому что заинтересовался. Тогда Рогнеда пояснила:

— Владимир — он сам по себе. Ему лишь бы самому усладиться да баб поболе покрыть. А лебедь, тот своей лебедушке навсегда верен и вместе с ней услаждается и радуется. Как мы с тобой.

И спросила робко:

— Да?

— Да, — подтвердил Славка.

Он больше не обижался.

— Антиф и Мывка сидели обнявшись.

Заслышав шаги, Антиф поднялся, поправил боевой пояс, произнес негромко, но веско:

— Не хотел тебя тревожить, брат.

— А что такое? — насторожился Славка.

— По реке звук пришел, — сказал Антиф. — Вроде железом звенели.

— Давно ли?

— Хватило бы кулеш сварить.

Изяслав проснулся и захныкал. Рогнеда тут же дала ему грудь.